Итоги № 48 (2012)

— Это была Первая Оттепель. Это было время надежд. Казалось, теперь все будет по-другому. Мы были очень наивны тогда и склонны к безудержному оптимизму. Ведь вроде бы все оставалось по-прежнему: цензура, власть чиновников, лживые СМИ, то же осточертевшее начальство, что и вчера, — но одновременно происходили удивительные события, вчера совершенно невозможные. Только что вдребезги разруганная «Туманность Андромеды» не только не была запрещена, но, наоборот, неоднократно переиздана. Вдруг стало можно говорить о кибернетике, — не о «буржуазной лженауке, прислужнице буржуазии», а о сокровищнице идей, обещающей чудеса. И трагическая звезда Солженицына уже разгоралась на горизонте, одобренная вдруг самым высоким начальником. И великолепным рассадником самой крамольной правды расцветал «Новый мир».

— Вы были знакомы с Солженицыным, Твардовским?

— Нет. Это был совсем другой круг общения.

— С кем из тогдашних молодых писателей общались, дружили?

— Я ведь человек скорее необщительный. Знакомлюсь с новыми людьми неохотно, а сближаюсь с ними — с еще большей неохотой. Но, конечно, с большинством фантастов того времени я был знаком, а с некоторыми даже дружил. С Ильей Варшавским, например, с Александром Щербаковым, с Севером Гансовским. И, разумеется, больше и чаще всего мы говорили о политике. Временами казалось, что происшедшее необратимо: мы наконец ушли в будущее и назад дороги нет. «Пес не возвращается к своей блевотине», — втолковывали друг другу самые глупые из нас. А умные их осаживали: «Не перевирайте цитат — пес возвращается на блевотину свою, как глупый повторяет глупость свою». Святые слова! Только вот возвращения назад ждали и желали вовсе не глупые, а очень даже разумные, прекрасно понимающие ситуацию, опытные и умелые люди. Возвращение было предопределено.

— Чем предопределено? И не повторяется ли это сейчас?

— Предопределено нашей ментальностью, привязанностью нашей к перестоявшемуся феодализму, к последствиям пятивекового холопства и покорности. И это, безусловно, повторяется и сейчас: страх свободы, отождествление свободы с хаосом, приверженность «к порядку», вера «в барина» и неверие в себя. Нам нужно два поколения, выросших при минимальном давлении авторитаризма, чтобы забыть «о необходимости самовластья и прелестях кнута».

— Принимали участие в спорах физиков и лириков?

— Участия не принимал и никогда не видел особого смысла в этих спорах. Что за вопрос, в самом деле: кто важнее, гуманитарии или естественнонаучники? Детский сад. Кто главнее: папа или мама?

— Это вы сейчас такой мудрый змий, а тогда — не верю, чтобы вы были таким правильным и разумным...

— Понять надуманность этого спора можно и не будучи мудрым змием. «Подумаешь, бином Ньютона».

— Считаете себя шестидесятником? И что это значит?

— Да, считаю. Это значит — жить в первой половине 60-х и исповедовать демократические принципы — свободу слова, печати, собраний, выборов.

Трудно быть богом

— С 1972 года вы ведете семинар для молодых писателей-фантастов. Считаете ли себя ответственным за состояние и качество отечественной фантастики? Что происходит в этом жанре? Как относитесь к фэнтези?

— Как можно считать себя ответственным за работу совершенно самостоятельных, очень разных, вполне взрослых, знающих свое дело, многоопытных, талантливых людей? Строго говоря, я даже судить их права не имею. Разве что — как читатель. Семинар продолжает работать, но уже без меня (пр-роклятый возраст!). Фантастика (на мой взгляд) вполне процветает. Никогда не было у нас такого изобилия названий и новых авторов. Я с намерением не называю имен, потому что перечислить их всех невозможно — это многие десятки имен, — а заниматься «рейтингованием» не хочется: кто-то обязательно будет пропущен и обидится. При этом несколько десятков серьезных и вполне самобытных авторов выдают ежегодно несколько десятков серьезных и вполне самобытных романов, — каждый из которых наделал бы много шума в начале 80-х, а сегодня смотрится просто недурно и никакой сенсации не удостаивается.