Итоги № 30 (2012)

Опера не так далека от народа, как кажется: выступление израильтянки Ринат Шахам в петербургском Михайловском театре лишь частный случай глобализации. Она не напрасно считается патентованной мировой Кармен, поскольку стопроцентно «влетает» в роль на любой сцене, при любом дирижере и в любом спектакле. Может, потому, что не выдумывает лишних сложностей и точно следует канону: маленькая бойкая брюнетка с гривой непокорных волос походя сводит с ума солдатика, а влюбившись в красавца-тореадора, предпочитает смерть притворству. На сцену Михайловского Шахам уверенно выпархивает в алом платье, выпевает «на разогрев» первые фразы и — вуаля! — расставляет все по местам. Одну и ту же реплику одному поет с угрозой, другому обольстительно, поводит плечиком, перебирает оборки, и враз становится ясно, что обреченный Хозе никуда не денется — влюбится и... убьет.

За этой почти плакатной прямотой скрыта отличная работа. Шахам не перечит дирижеру, держит ансамбль с коллегами и вообще чувствует себя так, словно купается в роли, а ведь, по слухам, в Михайловском она пела не вполне здоровой. Тщательность работы выдают и детали: пританцовывая, эта Кармен грамотно хлопает в ладони на слабую долю, как принято во фламенко (ее цыганка хоть и поет благодаря Бизе по-французски, все же живет в Испании). Хорошие артистки Михайловского в ролях ее товарок эту «мелочь» даже не заметили.

Но Михайловский-то звал на Шахам, а получилось, что позвал на официальное представление своего главного приглашенного дирижера. Театр нашел аргументы, чтобы заманить к себе минимум на шесть недель в сезон модного «русского европейца» 36-летнего Василия Петренко. Шеф Ливерпульского филармонического и будущий шеф оркестра Осло, этот субтильный молодой человек с детским выражением лица, русым ежиком волос, непропорционально длинными, как у Пьера Ришара, и по-дирижерски красивыми руками рос в Петербурге и начинал в этом театре. Сейчас, в новой ситуации, театр и дирижер возлагают друг на друга большие надежды, и предпосылки к тому — не только желание театра развиваться и стремительная карьера Петренко на Западе, но и, конкретно, нынешняя концертная «Кармен». Дирижер добавил одной из самых заигранных опер внятной австрийской артикуляции, отчего она не только не потеряла сочности, но даже наоборот, прозвучала ярче.

И певцы-аборигены выложились, положительная Микаэла — Татьяна Рягузова сияла нравственной чистотой и разработанным сопрано, а Хозе — Дмитрий Головнин и Эскамильо — Александр Виноградов так сошлись в самцовской схватке, что летели искры. Нежданно получился парафраз крепкой «Иудейки» того же театра: как знаменитый тенор Нил Шикофф, словно камертон, подтянул тогда до нужного уровня труппу, так и огненная стерва Кармен зажгла коллегам взгляд. Логичные мизансцены концертного исполнения даже навели на мысль, что, добавь сюда декорации и пространство, они бы выглядели лишними.

Конечно, для полновесного спектакля, запланированного на 2014 год, работать еще придется много. А в ожидании запомним деталь: на оркестровых тутти дирижер вытягивался в струнку, словно сам становился тореадором. Смелее в бой!

Юности честное зерцало / Искусство и культура / Художественный дневник / Книга

Юности честное зерцало

/ Искусство и культура/ Художественный дневник/ Книга

На книжных прилавках — «Юные годы медбрата Паровозова» Алексея Моторова

 

От книги с таким заглавием невольно ждешь постмодернистской игры, изящного гротеска, тонкой иронии и иных литературных изысков. Однако в данном случае читательским ожиданиям не суждено сбыться: название книги с кристальной, немного даже наивной точностью соответствует содержанию — это в самом деле воспоминания о юности, пришедшейся на 80-е годы и проведенной героем-рассказчиком преимущественно на работе — в реанимационном отделении крупной столичной больницы.

Молодой человек из интеллигентной семьи, не поступив после школы в медицинский институт, решает скоротать годик в медучилище, а после закономерным образом оказывается на ставке медбрата в клинике. Проникнуть на правах студента в вожделенный институт не удается ни со второй попытки, ни с третьей, ни даже с пятой, так что из места «на перекантоваться» больничная реанимация становится для Леши Моторова портом постоянной приписки, а полученная от одной зловредной пациентки прилипчивая кличка Паровозов — вторым именем.

Чудесные исцеления и трагические смерти, занятные персонажи среди больных и персонала, а в виде дополнительного бонуса — свежая и тревожная перестроечная реальность, просачивающаяся даже в стерильные стены больницы, — вот, собственно, основной предмет книги Моторова.