Исцеление сердца

Ольга ответила на яростный поцелуй не менее яростно. Опустив руки, она нащупала завязки бриджей и потянула, развязывая. Ей в руку уткнулось свидетельство его возбуждения, твердое, горячее. Ольга задрала юбки, сжала напряженный стержень в руке и резко опустилась на него, насаживая себя так быстро и глубоко, что Леиф откинул голову и издал рык.

Так глубоко. Ей было больно, казалось, ее пронзило железным копьем, но Ольге было все равно. Она хотела, чтобы было больно. Хотела, чтобы эта боль прогнала из ее разума и сердца другую. Хотела чувствовать его внутри себя спустя дни, недели. Всю жизнь.

Ольга прикусила губу и снова насадила себя на него так глубоко, как могла, ища новой боли. Каждый жестокий толчок заставлял Леифа стонать так, словно она сжимала в руках его сердце, и она была этому рада. Она хотела, чтобы и ему было больно, как и ей. Она хотела, чтобы он запомнил это ощущение. Навсегда.

Леиф потянулся вперед и стянул с нее рубашку, обнажая грудь. А потом снова сжал ее и приподнял так, чтобы она выгнулась в его руках. Ольга опускалась и поднималась, опускалась и поднималась в тяжелой скачке, и когда он наклонился и обхватил губами ее сосок, она вцепилась руками в его волосы и потянула так сильно, что выдернула несколько прядей. Леиф снова издал тот животный звук и стал сосать сильнее.

Ольга не соображала, что происходит; она кружила в водовороте чувств и ощущений, в сплетении боли и всепоглощающей любви к этому мужчине — и это было больше, чем она могла принять. Ее сердце билось в груди, как птичка. Внизу живота все трепетало. Запах, вкус, звуки, что она слышала и чувствовала — все это был Леиф. Ее любовь.

И вдруг боль стала сменяться чем-то другим. Боль все еще была жестокой, но теперь к ней примешалось наслаждение — нет, не наслаждение от боли, смешанной с похотью, а удовольствие, которое она познавала с ним раньше. Ольга чувствовала, что буквально истекает влагой возбуждения, чувствовала, как ее тело открывается навстречу Леифу, просит о большем, ищет большего.

Комната качалась, и Ольга уже не была уверена, снится ей это или происходит на самом деле. В темной комнате с ней наедине так долго были только дым и пепел.

Руки Леифа мягко и нежно спустились по ее спине и обхватили ягодицы. И эта бережная поддержка, этот контроль дали ей что-то другое — столь же сильное, но без боли, которая была ей нужна. Он отпустил ее грудь и снова впился губами в ее губы, и теперь в поцелуе была только страсть. Огонь боли погас.

Желание Ольги причинить боль ему и себе ушло. Теперь здесь были лишь Леиф и она, и его руки, нежно обнимающие ее. И на короткий момент, на крошечное мгновение она почувствовала себя в тепле и безопасности в его руках. Она почувствовала себя дома.

Освобождение ударило в Ольгу, волна за волной, и наконец она сдалась и позволила ему унести себя. Она разорвала поцелуй и обхватила Леифа за шею, уткнувшись лицом в его грудь. Шелк его волос ласкал ее щеки. И он все еще двигался в ней, входил и выходил, входил и выходил, пока не откинулся на спину — и она вместе с ним, и не застонал. Леиф стонал и стонал — этот долгий мучительный еле слышный стон она скорее ощущала у себя на груди, чем слышала.

А потом он опустил ее на пол рядом с кроватью, и они улеглись рядом, в ее темном доме: сплетенные тела, частое, как у животных, дыхание.

— Unistan sinust nii päeval kui ööl, — выдохнул Леиф, притягивая ее к своей груди. — Ma armastan sind. Ma armastan sind. Igavesti.

Ольга слишком устала, чтобы думать. Она еще плыла на волнах экстаза, ей все еще было трудно дышать. Так что она просто позволила этим прекрасным словам прозвучать в темноте дома и закрыла глаза.

Глава 16

— Ольга?

Она лежала на нем, мягкая и такая податливая. Леиф бы был обеспокоен тем, удобно ли ей, если бы эта поза не была такой привычной. Она часто засыпала так, лежа на нем, когда он еще оставался в ее теле. Они спали так в Эстландии, очень часто — она на его груди, в его объятьях, в кровати, которая была ему мала.

Может, на полу в ее доме в Карлсе не было так удобно, как на кровати, но он был с Ольгой, держал ее в своих руках, и даже если бы ему пришлось лежать на гвоздях, не признался бы, что ему неудобно.

Леиф не понимал, что только что случилось. Он не понимал, прощен или нет, теперь, когда она с ним, но определенно все изменилось. То, что произошло сейчас, было совсем не похоже на то, что было раньше; это было зло и больно, и она была настолько не похожа на себя, что Леиф растерялся.

Ей было больно, он видел. А еще он видел, что она хотела этого, видел — чувствовал — как она движется, намеренно причиняя боль, и не понимал. Она получила удовольствие, да, это тоже было. Леиф ощущал ее экстаз.

Он не понимал, что случилось, и это его беспокоило.