Истребление персиян

– С сердцем всё в порядке. Кардиограмма хорошая. Это болит шишка на спине, которую давно надо было бы удалить. Я завтра этим займусь, поеду к врачу. Но это всё не столь важно. Главное, мы обязательно должны сделать эту выставку. Это на сегодняшний день самое главное. Эта выставка необходима, она сможет рассказать о том, как появляется волна, как она растет, разрушая всё на своем пути, и затем завершается великой трагедией. Сейчас мы бы очень вовремя это сделали, и выставка получилась бы замечательная. Я ее вижу, до мельчайших подробностей. Все картины от начала до конца. Только бы всё сложилось.

Слушая его речь, я невольно любовалась его прекрасным воодушевленным лицом, горящими идеей глазами, и мне казалось, что от него исходит изумрудное сияние, которое завораживает нас с Николой, и в этом сиянии грезятся будущие выставки и проекты… Которым, увы, так и не суждено было появиться на свет.

Леонид Кроль Шура: ясность

Перед Александром Тимофеевским я тихо благоговел на расстоянии.

Это был человек колоссального интеллектуального охвата, не в смысле эрудиции (это само собой), а тихого, уютного масштаба.

Он олицетворял для меня безусловный стиль, вне барочной избыточности, манерности. Точность и позволенную себе случайность взгляда. Отсутствие претензий быть классиком и неожиданную ясность, по совершенно случайной, но высвечивающей тенденции, частности. Писал бегло, точно, с виду случайно, пунктирными вспышками, ненавязчиво, ярко и понятно. Это был посев метафор, где слову возвращалась первичная неожиданность и протертость смысла.

Такой невостребованный генеральный штаб мысли, не на случай войны, а для возможного мира.

Он представлялся мне (без пафоса) душевным, а не духовным и не только интеллектуальным праведником.

Его взвешенная мысль, где ничего лишнего, без заметных усилий, где сама интонация, как шелковая нить, выходила естественно и наматывалась на рядом оказавшуюся бобину.

Мне казалось, что при всём уме, кругозоре, ясном видении он был и немного чужой, рядом, но не внутри складывающихся конфигураций и сообществ. “Рядом, но вне”, с “другими, но сам по себе”.

Точная, естественная дружественность, доброжелательная улыбка, ожидание чего-то – не то чтобы лучшего, но цельного, как будто он был создан, чтобы склеивать невидимым клеем, создавать ценности из воздуха и одухотворять простые вещи, отношения. Человек энциклопедически музейный, он был в культуре как рыба, которую пускают в пруд для его очищения.

Мне кажется, что в жизни есть такие люди – они как статуи среди зелени в твоем личном саду. Неожиданные, всегда на месте. Не прячутся, но и не выглядывают нарочно. Скромно и с достоинством стоят за кустами, среди деревьев, – как нечто плотное, среди тишины, ветра и твоих бегущих куда-то мыслей. Посланцы другого, несуетного времени.

Он, на расстоянии, служил для меня камертоном удивительного такта.

Незаметным, как человек лучшего будущего.

Именно такие люди создают эпоху, по крайней мере – лучшую ее часть.

Дамир Бахтиев Deus ex Facebook

Хорошо помню этот момент: я уже месяц лежал в больнице в стерильном боксе, когда дзынькнул вотсап: “Тимофеевский умер”. Я подскочил. Медсестра за стеклом обернулась.

“Умер на диване – пришли звать чай пить, а его уже нет”.

Я так и сидел на кровати. Весь тот день и после был эхом этого сообщения.

Почему? Мы не были друзьями. Мы были только знакомы. Но и за это “только” я благодарен. Он повлиял на меня, возможно, даже больше, чем я думаю.

Я узнал о нем довольно поздно. Тимофеевский? А кто он? Никто не мог объяснить сразу.

Кажется, это было во времена второй, интернетной, “Русской жизни”, куда кроме него писали Ипполитов, Толстая, Долецкая. В этом издании, где он был редактором, была какая-то внутренняя роскошь необязательности, прихоть композиции и герметичность.

Для меня он никогда не был Шурой, но Александром Тимофеевским, о котором даже те, кто знал его давно, всегда говорили серьезно, пересказывали его шутки и апеллировали к его последнему посту в ФБ. И начав его читать, я понял, почему. Никто не писал с таким волшебным масштабом, легкостью и юмором на самые сложные темы. Тут были не только смелость, свободная голова и широкий размах, но и какая-то скрытая высокая доброта и тайное милосердие. Не истерический, не брюзжащий, не желающий ничего доказать, а бескрайне масштабный, вертикальный, со своей личной музыкой, тихий и остроумный.

Как был в театре Deus ex machina – “бог из машины”, разрешающий любую авторскую коллизию и перипетию, – так он был богом из фейсбука, всё объясняющим и со всем примиряющим. Его постов на актуальные темы ждали. Его оценки были важны. Он был как бы всеобщим навигатором по хаосу мироздания, неразрешимым вопросам бытия и морали. Его посты закрывали тему. Больше сказать по делу было нечего.