Истребитель

После доклада Вышинский, награжденный аплодисментами и ничуть не утомленный, бодро подошел к нему.

— Ну, теперь я ваш. Поехали ко мне. Голодны? Ничего, организуем бутерброды.

Сели в просторный служебный ЗИС-ioi,Бровману случалось уже путешествовать в нем, хоть и нечасто.

Доехали быстро. В здании шел ремонт, Вышинский с гордостью показал новые двери, но дверь его собственного кабинета на четвертом этаже не открывалась. Ключ подходил, но не поворачивался.

— Вот любой ваш подшефный, — сказал Бровман, намекая на взломщиков, — давно бы справился.

Вышинский рассмеялся, панибратская шутка удалась. Наконец он как-то хитро дернул ключ, и тот повернулся. Кабинет оказался просторен и прост, но Бровман заметил книги на трех языках.

— Свободно владеете? — спросил он, кивнув на полку немецкой юридической литературы.

— А, немного, — рассеянно сказал Вышинский. — В сравнении с русским — бедно все это. Кто знает латынь, тому любой европейский язык дастся. А кто знает русский, тому и латынь — детский лепет.

Он поговорил о роли фольклора в речи Сталина, потом перешел к повышению прокурорской квалификации. С особенным воодушевлением заговорил об индустриализации следствия. У нас, говорил он, разработана такая система учета, что на каждого уголовника, на любого, кто хоть раз попадал в поле зрения органов, составлена папка, и чтобы извлечь досье — требуется нажатие одной клавиши. Автоматизация хранения данных уже сейчас доведена до того, что для получения полной информации об арестованном требуется не более трех часов с учетом телеграфной доставки; в будущем, пообещал Вышинский, это время сократится до четверти часа. Бровман хотел было спросить: а что, на всех что-нибудь есть? и на меня? любопытно бы проверить в действии, — но понял, что вовсе не жаждет этой проверки. Вышинский словно прочел его мысль, посмотрел в упор и веско повторил: «Любой, кто хоть раз попадал... вы понимаете?» Но тут же добродушно засмеялся, снова сменив маску, и добавил тоном, каким следователь дома беседует с дочкой: «Да что вы, голубчик, в самом деле? Не надо нас бояться. Легкий трепет — это да, это приветствуется. Но наводить страх... Знаете, один наш не в меру ретивый коллега давеча допрашивал после полуночи. Это было в Краснодаре. С инспекцией приехал товарищ из центра. Ты что делаешь? Выполняю прокурорские обязанности. Добро. Так инспектор там же отвел его в камеру, запер и сказал: теперь здесь будете выполнять прокурорские обязанности». Вышинский засмеялся, и Бровман радостно присоединился к нему: ну как же, у нас же не застенки! А Вышинский примерял уже новую маску — с воодушевлением перековавшегося старого профессора заговорил о возросшем уровне выпускников прокурорского втуза. Он не на шутку увлекся, говоря о следовательских кадрах.

— Только представьте себе. В Киеве. Муж покончил с собой, но следователь не верит. Говорит, не тот был человек, чтобы кончать с собой. Инженер. Большевик. Даже пусть стар, нездоров, не тот, чтобы стреляться. Видели, как жена бросила в урну записку. Обшарил все урны в районе. Нашел записку, склеил. Из нее стало ясно — сговор с любовником, он убил, она подстроила. Еще немного — и ускользнули бы. Об этом пишет Шейнин, но, знаете, грешит немного бульварщиной. Вот я рассказал бы... Найду время — непременно подготовлю вам серию очерков! Только уж не подведите, напечатайте. Писательское самолюбие.

Пользуясь случаем, Бровман решил расспросить об Артемьеве. Дело было громкое, сенсация не повредит.

В следующую секунду он пожалел о своем любопытстве. Вышинский, только что неутомимо говоривший третий час подряд, вдруг словно обмяк.

— Вы для себя интересуетесь или для газеты? — спросил он подозрительно.

— Если нельзя для газеты, — пояснил Бровман, — самому хотелось бы...

И он рассказал, как натолкнулся на поисковую операцию и как его завернули на Рязанском шоссе в день гибели Лондон.

— Видите ли, какая вещь, — сказал Вышинский и поджал губы. Он словно искал и не находил единственно верную формулу в своем духе, а может, прикидывал, насколько откровенным может быть с корреспондентом, хоть бы и известинцем. — Это дело сложное. Оно гораздо сложнее, чем мы могли предполагать, гораздо. И это к разговору о том, как далеко шагнула криминалистика. Раньше его приговорили бы и послали на тот свет, как говорится, без пересадки. Но сейчас, когда мы знаем и умеем столько... Туг можно потянуть за нить — и оборвать, и спугнуть гораздо более крупную дичь. Артемьев очень, очень непростой парень. Если вас интересует мое мнение...

И замолчал снова.

— Конечно, конечно! — горячо закивал Бровман.

— По моему мнению, он и убил. Но мы не можем позволить себе слушаться только подозрений. Есть, к сожалению, слишком много свидетельств в пользу его версии. В случае врага все просто: он продался, это изобличается. А здесь такое количество улик и самых неожиданных обстоятельств... Мы не знаем даже, убита жена или нет.

— Да ладно! — опешил Бровман.