Историки Греции

(7) После этого встали энианцы и магнесийцы, которые проплясали с оружьем танец, называемый «танцем урожая». (8) Пляшут его таким образом: некто, положив оружье, сеет и гонит подъяремных быков, часто оглядываясь, будто в страхе, а разбойник к нему подкрадывается. Первый, заметив его, хватает оружие и выходит навстречу и бьется за свою упряжку. И в тот день плясуны мерно проделывали все это под флейту. Наконец разбойник связывает сеятеля и уводит быков, а иногда и сеятель одолевает разбойника, запрягает его заодно с быками, связав ему руки за спиной, и гонит перед собою.

(9) Потом вышел мисиец, держа в каждой руке по щиту, и плясал, то изображая, будто отбивается от двух противников, то выставляя оба щита как бы против одного врага, то вертясь с ними и кувыркаясь; так он показал всем очень красивое зрелище. (10) Под конец он сплясал персидский танец, приседая и снова вставая, и все это мерно под флейту.

(11) После него встали мантинеяне и еще кое-кто из аркадцев, в самом красивом вооруженье, какое они могли надеть, и в такт воинственного танца мерно плясали под флейту и пели пеан, точно как на торжественных шествиях к святилищам богов. При виде всего этого пафлагонцам показалось странным, что каждый танец пляшется с оружьем. (12) Тогда мисиец, увидев их изумление, уговорил одного аркадца, державшего танцовщицу, привел ее, убрав как можно красивее и дав ей в руки легкий щит. И она ловко проплясала пирриху. 284(13) Потом долго хлопали, и пафлагонцы спросили греков, неужели женщины сражаются вместе с ними. И те сказали, что женщины-то и заставили царя бежать из греческого стана. Так кончилась эта ночь.

(14) Наутро послов вывели к войску, и воины решили не тревожить пафлагонцев, чтобы те их тоже не тревожили. После этого послы ушли, а греки, сочтя, что кораблей достаточно, сели на них и весь день и всю ночь плыли с благоприятным ветром, имея Пафлагонию по левому борту. (15) На другой день прибыли в Синопу и причалили в Армине, синопской гавани. Синопяне живут в краю пафлагонцев, а сами они выходцы из Милета. Как дар гостеприимства они послали грекам три тысячи медимнов муки и полторы тысячи кувшинов вина.

Туда же приплыл Хейрисоф с трехрядными судами. (16) Воины рассчитывали, что он им что-нибудь привезет, но он не привез ничего и только передал, что и начальник флота Анаксибий, и все прочие их восхваляют и что Анаксибий сулит им плату, если они выйдут из Понта. (17) В Армине воины оставались пять дней.

Так как всем казалось, что Греция уже близко, им чаще чем прежде стало приходить на ум, как бы вернуться домой, нажив хоть что-нибудь. (18) И так они стали думать, что если избран будет один полководец, то одному легче, чем при многоначалии, удастся управлять войском и днем и ночью, и если понадобится что скрыть, он легче утаит это, а что понадобится сделать поскорее, с тем он вернее не замешкается: ведь больше не нужны будут разговоры друг с другом, а что решит один, то все выполнят, между тем как прежде начальники все делали большинством голосов. (19) Соображая все это, они имели в виду Ксенофонта. И младшие начальники, явившись к нему, сказали, что думает войско, и каждый, выказывая свою приязнь, уговаривал его принять власть. (20) А Ксенофонт и хотел этого, полагая, что так и у друзей он будет в большем почете, и на родину придет его громкая слава, и войску иногда он сможет быть полезен. (21) Такие мысли порождали в нем желанье стать самовластным правителем. Но тут же он становился в тупик, когда думал о том, что ни один человек не ведает, как все обернется в будущем, и по этой причине можно и добытой славы лишиться. (22) И вот, не зная, как тут рассудить, он счел за лучшее спросить совета у богов. Приведя к алтарю две жертвы, он заклал их во имя Зевса Царствующего, как было предуказано ему в Дельфах; да и сон свой, который Ксенофонт видел, когда впервые принял на себя вместе с другими заботу о войске, он считал посланным от того же бога. (23) И еще он вспомнил, что когда отправлялся из Эфеса, чтобы выйти с Киром в поход, справа закричал орел, — но орел этот сидел; и сопровождавший Ксенофонта гадатель сказал, что это великое знаменье, простым смертным не являемое, и сулит оно и славу, и тяготы: ведь птицы больше всего нападают на орла, когда он сидит; а богатства это знаменье не предвещает: ведь орел чаще всего хватает корм на лету. (24) И когда Ксенофонт принес жертвы, бог ясно указал ему, что он не должен ни домогаться власти, ни принимать ее, если его изберут. А дальше дело было так.