Историк

— Будут, когда мы с выжженной полосы уйдем, — тогда мы мхи соберем, и Олаф их обработает, он умеет… А сейчас вся надежда на холод — в холоде вся зараза спит или вообще мрет… Разведите костер — лейтенанту надо… А то Олаф от него отойти не может, а мне нужно крыс добыть — здесь ведь больше никого…

Швайген совсем плох — скоро закричит. Я краем глаза присматриваю за Олафом, который колет ему последнюю дозу обезболивающего перед тем, как сменить повязки. Я развожу костер из обломков сучьев — этого ненадолго хватит… У Ханса в канистре еще осталась слитая со вставшей «стрелы» химическая отработка, но и этого хватит ненадолго… Огонь с шипением взметнулся высокими дымными языками… Но Олаф налетел на костер холодным ветром, чуть не сбив ярящееся пламя… Его глаза сверкнули холодом в горячих перепадах света… Он резко одернул рукой взвившийся ему навстречу всполох, укрощая огонь, как бушующего зверя… Он смерил поднимающееся искрами зарево высокомерным взглядом, обернулся к оставленному им лейтенанту…

— Терпи, Гюнтер! Терпи! Слышишь, Гюнтер?!

Я поднялся, намереваясь подойти к бессильно уронившему обожженные руки офицеру, но Олаф решительно преградил мне дорогу…

— Не пущу… Не трогайте его…

Мне пришлось настойчиво отстранить заносчивого бойца… Он пропустил меня, но остался рядом… Я подошел к лейтенанту, опустился перед ним, положил его бессильно запрокинутую голову на колени, вглядываясь в его едва прояснившиеся от последней дозы глаза…

— Черт, полковник, хоть вы послушайте… Хватит с меня… Помогите мне… Я не могу… Руки будто скованы… все из-за этих сохнущих корок, все из-за болевых блокаторов… они отключают мои нервы… Просто сделайте — и все…

— Я понял. Я помогу вам.

Олаф набросился на меня, срывая с меня портупею, отбрасывая ее в сторону вместе кобурой и клинками…

— Нет! Не слушайте его! Это еще не все!

Я постарался как можно спокойнее и убедительнее отстранить упрямого бойца…

— Он умирает, Олаф.

Лейтенант с трудом повернул к нему голову с уже проступившим на потрескавшихся губах белым налетом смерти…

— Олаф, ты ж не дурак… Ты что делаешь?.. Эти черные корки душат меня… и дым, который въелся мне в легкие… Я продолжаю гореть, Олаф… И я сгораю…

— Нет, еще не все! Я не отдам тебя огню!

— Олаф, ты меня знаешь только… Мы прошли отрезок этого нелегкого пути вместе, но теперь пора разойтись… Отпусти меня…

— Я никого не отдам огню! Слышишь, Гюнтер! Никого больше не отдам огню!

Олаф схватил за плечо Ханса, вбежавшего с готовым к бою оружием, рванув куртку на его груди…

— Видишь эти ожоги, Гюнтер?! Эти проклятые твари! Эти мохнатые кипятильники пытались сжечь нас всех! И сожгли! Но не всех! Он терпел! Он верил мне! И он продолжает охоту!

— Олаф, это его дело, что ему терпеть…

— Эти корки — это хорошо… Они отпадут и останутся только шрамы…

— Ты видел мои руки…

— Заражения не будет… Мы скоро перейдем выжженную полосу и…

Ханс, бросив оружие, схватил Олафа за обе руки, глядя ему прямо в глаза…

— Ты не можешь не отдать его огню, Олаф, — огонь взял его… Ты что, не видишь, что огонь забрал его?.. Ты сильный, Олаф, но и огонь силен… Пламя забирало и будет забирать охотников, которые приходили и будут приходить из пламени… Тебя обжигал и огонь, и лед, но ты шел и идешь по огню и льду… А Гюнтер… он скован огнем, огонь не дает ему идти…

Олаф коротко кивнул головой, и Ханс отступил… Лейтенант с облегчением вдохнул холодный ветер, налетевший в пустые двери со снегом… Его боль отступила с приближением молчаливого успокоения, следующего за подошедшим к нему Олафом… Он остановил прояснившийся взгляд на скинувшем с плеч тяжелую шкуру бойце, опустившимся перед ним на колени. Всполохи потревоженного ветром костра забились пульсом на холодном лезвии клинка Олафа, распахнувшего куртку на покрытой крестами шрамов груди… Тонкие надсечки проступили кровью под отточенным лезвием, чернея под прокаленным клинком…

— Огонь прожжет твое сердце, огонь прожжет твое имя в моем сердце. Ты сильный воин — Один откроет перед тобой чертог Асгарда, Валхаллу. Скоро ты услышишь звон кольчуги посланной тебе навстречу девы, спустившейся с неба на белом коне. Мы встретимся, Гюнтер, на пире перед последним боем, оканчивающим и начинающим Войну.

Олаф резко подключил лучевой резак, оставив отрывистый крест на груди лейтенанта, будто продолжающего заворожено смотреть на его застывший в отблесках костра клинок… От блистающего клинка глаз не могу отвести и я… Кинжал полоснул по стянутым шнуром волосам бойца, беззвучно срезая их, оставляя в сжатом кулаке Олафа светлые пряди, ручьем струящиеся из его руки в трескучее пламя, исчезающие дымом еще над огнем…

— Клянусь, что больше не отдам голодному огню ни одного живого воина, разделившего со мной врага и дорогу, отдав ему взамен всех мертвых.

Ханс, грустно понурившись, сел у костра, сняв с шеи обвязанных тонкой проволокой за хвосты крыс, бросая их на пол… Я отпустил голову мертвого лейтенанта, поднимаясь перед застывшим у огня Олафом…

— Ты язычник…

— А вам что?..

— Ничего, Олаф… Просто, я не знал, что кто-то еще верит древним легендам…