Консервативные элементы партийного аппарата не питали особых симпатий к Гомулке, однако сам он все же старался заручиться их поддержкой. При этом он решительно противостоял «ревизионистам». Уже в 1959 г. он отстранил от участия в руководстве партией ряд сравнительно либеральных деятелей. Постепенно складывалась новая сильная фракция, которую возглавлял вице-министр внутренних дел Мечислав Мочар. Ее члены, которых иронически называли «партизанами», любили ссылаться на свои заслуги, связанные с участием в вооруженной борьбе Армии Людовой в годы немецкой оккупации. Они пропагандировали своеобразный культ боевого товарищества, несвободный от национализма. Последний был направлен против немцев и украинцев — в связи с военным прошлым, а также против евреев, которым «партизаны», вслед за «натолинской» группой, приписывали решающую роль в сталинских репрессиях в Польше. В более завуалированной форме члены группы Мочара позволяли себе выражать и неприязнь к русским. «Партизаны» противопоставляли коммунистов, находившихся во время оккупации в стране (и в особенности сражавшихся в партизанских отрядах), тем, кто прибыл вместе с советскими войсками — «в шинелях» — и потому не имел элементарных представлений о том, что пережило население оккупированной Польши.
Наступление «партизан» было направлено против остатков «пулавской» группы. Мочар пользовался поддержкой некоторых ближайших к Гомулке функционеров, в особенности Зенона Клишки и Рышарда Стшелецкого, которым хотелось при случае свести старые личные счеты. В Катовицах им вторил тамошний секретарь воеводского комитета Эдвард Герек, который, стремясь укрепить свою власть на местном уровне, создавал себе репутацию хорошего хозяйственника. Гереку и в самом деле удалось добиться для Верхней Силезии ряда привилегий. Частично ими пользовался партийный и государственный аппарат, в определенной степени — население, особенно коллективы шахт, металлургических заводов и других крупных промышленных предприятий. В июле 1963 г. противники «Пулав» общими усилиями добились устранения главы этой группы Романа Замбровского, смещенного с постов в партийном руководстве. Помимо прочего, это означало победу сторонников бюрократического управления экономикой, так как Замбровский на заключительном этапе своего пребывания в руководстве ПОРП стал покровителем сторонников реформы.
Гомулка испытывал все большую неприязнь к интеллектуальной среде. В январе 1964 г. выдающиеся польские интеллектуалы и писатели направили премьеру Цыранкевичу «письмо тридцати четырех», в котором довольно робко потребовали смены политики в области культуры, увеличения количества публикаций и их тиражей и ограничения вмешательства цензуры. Письмо вызвало острую критику со стороны властей, объявивших тех, кто его подписал, в целенаправленных антигосударственных действиях. Это стало ударом не только по «ревизионистам», но и по многим интеллектуалам, стоявшим вне политики или близким к католическим кругам.
В середине 60-х годов общество охватила апатия. Гомулка пытался предпринимать шаги по развитию промышленности, но уровень жизни по-прежнему оставался низким, а сравнение с западными странами становилось все более невыгодным для Польши. В состоянии безнадежного кризиса пребывала и официальная идеология. Его пытались преодолеть с двух сторон. Представители молодого поколения «ревизионистов» Яцек Куронь и Кароль Модзелевский в 1964 г. начали распространять идеи демократизации партии и опоры коммунистической власти на рабочее самоуправление. Исключенные из партии, они в марте 1965 г. выступили с «Открытым письмом», после чего сразу же были арестованы и приговорены к трем годам тюрьмы. Это вызвало возмущение в близкой им среде молодых интеллектуалов и студентов, которых полиция называла «коммандос». Другой способ реанимировать коммунизм предлагали публицисты, близкие к «партизанам», среди которых особенно выделялся полковник Збигнев Залуский. Он стремился соединить верность Москве и коммунизму с почитанием национальной традиции, обращался к романтике эпохи восстаний и вооруженной борьбы, боролся против космополитов и «злопыхателей». Пользуясь поддержкой Мочара, Залуский не опасался обвинений в том, что отходит от марксизма и, по сути, проповедует национализм.