- Ну, девчата, взялись за гуж, не говори, что не дюж. Где-то машинами сеют, а мы - руками. Один выход - сажать вручную или голодать...
Милочка засмеялась.
- Трудней, чем при немцах, не будет.
- И то!
Поставили мешки с кукурузой. Анна бросила на мешок жакетку, засучила рукава кофты.
Милочка удивилась.
- Анна Андреевна, а вы куда?
- Давайте, девчата, действовать...
Что тут было такого? Простое дело, незамысловатый труд. А она испытывала такое удовольствие, точно ей привалило неведомо какое счастье.
Она с детства знала эту радость. Не столько знала сама, сколько замечала у взрослых. Но только теперь она понимала, что это такое: выйти в поле весной, после долгой зимы, вонзить лемех в сырую землю, провести плугом первую борозду, отвалить первый пласт... Господи, какое это ни с чем не сравнимое наслаждение! Все впереди, еще неизвестно - получится что или нет, неизвестно еще, каков вырастет урожай. Но - поднять эту влажную землю...
Она все двигалась, двигалась, шаг за шагом...
Девчата наблюдали за ней, как она это делает, потом пошли сами.
"Бог вам в помощь, девчата! Бог вам в помощь! - мысленно твердила Анна. - Только бы получилось, только бы удалось..."
Она шла и шла. Постепенно ощущение удовольствия улетучивалось. Она превращалась в машину, да и в самом деле - не ждать же машин, когда-то они еще будут, а жизнь не ждет - или ты ее, или она тебя!
Кто-то из девушек запел:
Синенький скромный платочек
Падал с опущенных плеч...
Анне вдруг захотелось заплакать, до того ощутимо где-то рядом возник Толя. Во время войны все пели эту песню...
- Ох, до чего ж и нудно, и трудно, - пожаловалась Верочка. - С ума сойти!
Анна была согласна с ней - тяжелая работа, с вечера она не думала, что будет так тяжело.
- Зато зимой молоко будет, - сказала Анна. - Дети с молоком будут...
В детстве Анне иногда казалось, что мать любит корову больше детей, с детьми она никогда не разговаривала так, как с коровой.
- Болезная моя, душенька, кормилица наша, матушка, золотце ты мое...
Она и пойло ей старалась получше заболтать, и сенцо посолить, и морковкой угостить иной раз. Аннушку мать не очень-то баловала морковкой, а уж с такими ласковыми словами не обращалась к дочери никогда.
Ты провожала и обещала
Синий платочек беречь...
Девчата пели протяжно и жалобно.
Ничего-то ты, Аннушка, не сберегла...
А может, сберегла?..
Интересно, тракторист испытывает такое же волнение, какое чувствовал мужик, выходя в поле с сохой? Любят ли доярки своих коров так, как мать любила Буренку?..
Девчата еще пели, но Анна уже не прислушивалась к песням. Она просто устала, было уже невмочь...
К вечеру звено засадило четыре гектара. Больше всех одолела Милочка. Смешная девчонка, чуть ли не моложе всех, худенькая, силы в ней не видать, но в работе мало кому удается ее обойти. Маленькая, да удаленькая!
Возвращались домой куда медленнее, чем шли в поле.
- Туговато, - призналась Милочка.
- А как завтра?
- Неужто утремся?
Они разошлись с уважением друг к другу. Никто не упал духом, все были уверены, что назавтра никто не раскиснет.
Когда Анна вернулась домой, палисадник тонул в сумеречном полусвете. Поднялась на крыльцо. Постояла. За дверью пело радио. Она открыла дверь. Алексей сидел за столом. Он тотчас выключил репродуктор. Из-за печки вышла свекровь.
- Дети спят? - спросила Анна.
- Спят, - не сразу ответил Алексеи.
- Зачем выключил радио? - спросила Анна.
- Так, - сказал он. - Надоело.
- Ужинать будем? - спросила свекровь.
- А как же? - сказала Анна. - Почему не ужинать?
- Кто тебя знает, - сказала свекровь. - Ходишь по людям Лучше бы мужние рубахи постирала.
- Да ведь вы стираете.
- Рубашка, которую жена выстирает, помягче...
Надежда Никоновна не осмелилась высказаться до конца.
Она подала картофельный суп, жареную картошку.
- Маленькую подать? - осведомилась она у сына.
Алексей вопросительно взглянул на жену:
- Как?
- С какой это стати? - возразила она. - Что за праздник?
- Как хочешь, - примирительно согласился Алексей...
Поужинали. Легли.
- Чего это тебя на кукурузу понесло? - спросил Алексей. - Ты агроном или кто? Полезла в грязи копаться. Для чего только училась? - Алексея обнял, притянул ее к себе. - Аня! Люблю я тебя все-таки...
Она отодвинулась от него.
- Ты чего?
- Спать хочу, - сказала она. - Подвинься.
Она повернулась к мужу спиной. Поясница у нее болела, как при родах. Надсадно, тяжело, ноюще. Но ничего нельзя было поделать. Кому-то надо работать, надо самой показать пример, без этого ничего не получится.
XXVI
Как-то, еще в бытность в Севастополе, Толя повез жену в Ялту. Дорога долго петляла по горным склонам с низкорослыми южными лесами, вилась обок с нависшими серыми скалами. Но вот машина на мгновение замерла перед приземистыми Байдарскими воротами, рванулась вперед, и перед ними открылся ослепительный простор. Бирюзовое море, зелень садов, сказочный голубой воздух, окутанные белой дымкой поселки, безграничный солнечный мир. Точно такое ощущение было у Анны сейчас, хотя на дворе бесновался вьюжный, коварный февраль.