История Ности-младшего и Марии Тоот

— Ну, ладно, хорошо, милая госпожа Тоот, — заметила мама Фрузина, — но какое отношение имеет к этому падение Мари?

— А самое прямое, — продолжала госпожа Тоот, — бывают боли без всяких причин и, наоборот, могут быть причины, а болей нет. Сейчас столько всяких болезней развелось, с ума сойти можно, как подумаешь.

— Не удивительно, — вмешался Палойтаи, — что развелось много воображаемых болезней, если у них такая плодородная почва, как родительская фантазия. Не слушай мать, сестричка Мари, беги скорее, а то она еще потребует судебно-медицинский протокол составить о том, какие места ушиблены, а уж за это я сам возьмусь… Мама Фрузина вдруг ястребом набросилась на него:

— Фу, Пишта! Когда ты ума-разума наберешься? Не стыдно тебе в краску бедное дитя вгонять пошлыми да грубыми шутками?

Палойтаи шлепнул себя по губам, послушно втянул голову в плечи и, видя, что Мари Тоот убегает, словно вспугнутая косуля, проворно перегнулся через жену к стоявшему у зеркала мраморному столику, на котором в одном цветочном горшке пылала распустившаяся камелия и выглядывала из мясистых листьев красивая роза с бутоном (это галантный Подвольский преподнес маме Фрузине), быстро сорвал розу и бровями сделал знак Ности:

— Беги за ней вслед, передай цветок и попроси прощения от моего имени, я теперь на глаза ей не смею показаться.

ВОСЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА Улитка, улитка, высунь рога!

Фери не заставил себя просить дважды, стрелой полетел вслед за Мари и настиг ее раньше, чем она очутилась среди молодежи, шумевшей в четвертой комнате от стариков. Он поймал ее в третьей комнате, где несколько замужних дам средних лет играли в домино с молодыми мужчинами.

— Постойте, пожалуйста, обождите!

Мари обернулась на голос (она знала, кому он принадлежит), не удивилась, увидев Фери, только побледнела, молча остановилась и пристально посмотрела на него.

— Вероятно, мама хочет, чтобы я вернулась? — нерешительно спросила она, собравшись с духом. Фери сам немного волновался, не зная, как начать.

— Нет, нет!

— Но тогда… Однако вопрос не был высказан вслух, его лишь можно было прочесть в глазах Мари.

— Известна ли вам история кантора из Цинкоты[120]? Мари кивнула, бархатные ресницы ее опустились. Ой, господи, что-то она услышит?

— Я тоже могу сказать, — продолжал Фери, — что вы сейчас думаете, будто перед вами стоит вогланьский исправник, однако…

Мари задрожала. Неужто все-таки он? Пресвятая дева Мария, богородица, не оставь меня! У нее закружилась голова, левой рукой она ухватилась за негритянскую головку на спинке старого кресла, чтобы не упасть, а правой раскрыла костяной веер, прикрыв им лицо.

— …однако сейчас перед вами стоит посол господина Иштвана Палойтаи, коему поручено просить извинения за неловкую шутку, так как господина Палойтаи все напугали тем, что вы на него сердитесь. Он хочет искупить вину и шлет вам этот прекрасный цветок. Он поручил мне приколоть его к вашим волосам в знак примирения.

Мари улыбнулась. Значит, все-таки не он. К ней тотчас же вернулась вся ее живость, смелость. Но зато в улыбку закралось чуть-чуть меланхоличной грусти и сожаления.

— Что? Вы хотите приколоть мне цветок? Еще чего! Коснуться моих волос! Интересно, а что еще поручил вам дорогой дядюшка Пишта? — оживленно смеясь, спрашивала она.

— К сожалению, на этом моя миссия заканчивается, — с шутливой церемонностью поклонился он.

— Но заканчивается полным успехом, потому что я принимаю цветок и приколю его к волосам, а дома, быть может, даже засушу.

— Вы не сердитесь?

— Еще как! Я намерена теперь весь вечер сердиться. Мы играем в «сержусь на тебя» в той комнате. Вы не присоединитесь?

— У меня здесь нет знакомых, и я не привык сердиться в шутку, — грустно ответил Фери.

— А смотрите так сурово, точно сердитесь на меня! Фери задумчиво покачал головой.

— О, что вы, скорее я боюсь вас.

— Неужели я такая страшная?

— Упаси бог! То, что вам кажется суровостью, просто грусть, которая охватывает меня…

— Когда вы на меня смотрите? Нечего сказать, хорошие комплименты я от вас слышу!

— Да, это так, но не из-за вас лично, а…

— А из-за кого? — отважно спросила девушка. Фери сделал вид, будто устыдился бесцельной болтовни.

— Э, вздор. Не стоит даже говорить. Уверяю вас, это не интересно.

— Ого, господин посол! Так просто вам не вывернуться. Вы разбудили спящее чудовище, мое любопытство, а теперь извольте его удовлетворить. Ну-ка, рассказывайте!

— Если вы требуете во что бы то ни стало, — с видимым неудовольствием произнес Ности, — я скажу. Вы похожи на одну особу, о которой мне не следует думать, вот и все.

Бедная Мари снова потеряла свою непринужденность. Ее лицо вновь запылало, глаза затуманились, сердце громко стучало, она чувствовала себя ужасно неловкой, ноги были словно ватные; Мари ни рта раскрыть не могла, ни пошевелиться не смела.

— Стало быть, с дядюшкой Пиштой мир? — спросил Ности, будто ожидая, чтобы его отпустили.