Снорри обходится без библейского этапа всемирной истории, и имена Адама, Моисея и иных ветхозаветных персонажей в «Круге Земном» не встречаются. Да и самое имя Христа, сына Марии, или Белого Христа, упоминается здесь только спорадически, преимущественно в речах конунгов Олава Трюггвасона и Олава Святого, когда они убеждают своих собеседников перейти в новую веру, или в связи с посещением Святой земли Сигурдом Крестоносцем. Иной, трансцендентный план истории обнаруживается в сочинении Снорри крайне редко. Тем не менее он обнаруживается. В описании битвы при Стикластадире (29 июля 1030 г.) у Снорри сказано, что когда битва начиналась, небо и солнце подернулись багрянцем, а к концу битвы стало темно, как ночью («Сага об Олаве Святом», гл. 226, 227). Между тем установлено, что солнечное затмение в 1030 г. приходилось на 31 августа, и исследователи высказывали предположение, что битва, в которой погиб Олав Харальдссон, произошла именно в этот день, а не 29 июля, как можно заключить из слов Снорри (там же, гл. 235). Однако совмещение дня затмения солнца с датой битвы при Стикластадире — не случайное совпадение, а результат тенденциозного изображения обстоятельств смерти Олава Святого в стихах его приближенного скальда Сигхвата (которого, кстати говоря, в Норвегии в то время не было; по его собственным словам, он узнал об этом знамении от неких англичан во время своего паломничества в Рим; см. вису 343). Такое совпадение событий в глазах средневекового человека было в высшей степени многозначительным: подобно тому как, согласно евангельскому известию, тьма покрыла небеса в момент смерти Христа, точно так же затмевается солнце и при смерти короля Олава, являя его святость, затем многократно подтверждающуюся. Смерть Олава Харальдссона есть, таким образом, не только факт земной истории, — она сакраментально связана с божественным замыслом, сам же Олав сопоставлен с Христом. Смерть Сына Божьего на Голгофе означала торжество возвещенной им веры, и, равным образом, гибель Олава Харальдссона при Стикластадире сопровождается окончательной победой христианства в Норвегии и утверждением королевской власти. Недаром вскоре же после кончины Олава церковь провозгласила его святым покровителем норвежских королей, «вечным королем Норвегии».
В этом смысле построение Снорри соответствует построениям символической латинской историографии того времени. Необходимо иметь в виду, что описанный эпизод — кульминационный во всей истории Норвегии, как ее рисует исландский историк, точно так же как «Сага об Олаве Святом» — центральная сага в «Круге Земном». Считается, что сначала Снорри составил отдельную «Сагу об Олаве Святом», но затем задался целью сочинить саги о конунгах-предшественниках Олава и о конунгах, которые правили после него. При этом подверглась переработке и некоторому сокращению и «Сага об Олаве Святом». Тем не менее по объему она остается самой крупной из всех саг, образующих «Круг Земной». И по содержанию, и композиционно сага об Олаве Харальдссоне, который завершил дело объединения Норвегии и включил страну в состав христианской Европы, представляет собой главное звено всего исторического построения Снорри.
Однако если жизнеописание святого Олава, сопоставляемого с самим Христом, и находится в центре «Круга Земного», то начало истории норвежских конунгов в изображении Снорри Стурлусона совсем не похоже на начало символической всемирной хроники августиновского толка. Самая проблема истоков, «откуда пошла Норвежская земля», занимает исландского историка ничуть не меньше, чем всех других средневековых историков, но истоки эти — специфически скандинавские.
«Круг Земной» — единственный из известных нам циклов саг о норвежских конунгах, изложение в котором начинается со времен Инглингов (в латинской «Истории Норвегии» они, собственно, только упоминаются). Другие обзоры исходным пунктом истории Норвегии берут первого объединителя страны Харальда Прекрасноволосого или его отца Хальвдана Черного, не углубляясь в эпоху более раннюю. Ибо все предшествующее принадлежало эпосу и мифу. Но последнее обстоятельство, как можно видеть из «Саги об Инглингах», нисколько не отпугивает Снорри. Напротив, он смело обращается к легенде об асах и, превратив их из языческих богов в людей (ибо считать асов богами в христианскую эпоху было уже недопустимо), делает Одина и Ингви-Фрейра предками конунгов Швеции и Норвегии. Возможно, здесь отразились языческие традиции, приписывавшие конунгам сакральное происхождение. Но нас в данном случае занимает другой вопрос: какой смысл вкладывает Снорри в установление генеалогической связи между исторически достоверными государями Норвегии и древними мифическими правителями Севера, о которых неизвестно ничего, помимо упоминаний в «Перечне Инглингов» скальда Тьодольва из Хвинира? Что побудило Снорри столь подробно останавливаться на изложении истории Инглингов?