История - нескончаемый спор

…Я предвижу возражение: «перед нами поэтический текст, а не юридический документ и ваши терминологические тонкости тут ни к чему!» Переводчику оттенки социально-правового словаря «Песни о нибелунгах» действительно показались несущественными, и он ими полностью пренебрег. Весь вопрос, однако, заключается в том, так ли относились к терминологии эпопеи ее автор и современная ему аудитория? Термины eigen man, eigenholde встречаются во всей обширной поэме исключительно в приведенных сейчас местах, ни к кому, кроме Зигфрида, они не прилагаются. Как я уже подчеркивал ранее, люди низкого социального положения в круг обозрения поэта вообще не включались, — тем резче и выразительнее на общем благородно-куртуазном фоне эпопеи должны были прозвучать эти клички-пощечины: «холоп», «слуга», «крепостной», «раба». Необходимо, далее, иметь в виду, что в феодальном сознании право занимало огромное место; впрочем, значение юридического аспекта жизни демонстрируется чуть ли не в каждой авентюре «Песни о нибелунгах»[90]. Поэзия и право, столь далекие друг от друга в нашем мышлении, были, напротив, тесно связаны в духовной культуре Средних веков, и эту ее «синкретичность» нельзя упускать из вида.

Резюмируя, нужно признать, что переводчик, не потрудившись поинтересоваться, каково действительное содержание употребляемых в песни социальных терминов, в частности применительно к Зигфриду, и толкуя их наобум, крайне приблизительно, тем самым лишил себя возможности понять и подлинный смысл всей сцены, столь важной для основного конфликта эпопеи.

ЖЕЛАЛ ЛИ ХАГЕН СМЕРТИ ГУНТЕРА?

Заключительная сцена «Песни о нибелунгах» — гибель Гунтера и Хагена от руки жаждущей мести Кримхильды — интерпретирована переводчиком таким образом. Кримхильда требует от Хагена возвратить сокровища, некогда у нее отобранные, тот отказывается, заявляя, что до тех пор, пока жив кто-либо из бургундских королей-братьев, он будет молчать о местоположении клада. Тогда Кримхильда со словами: «От клятвы освобожу я вас» велит обезглавить Гунтера и предъявляет его окровавленную голову Хагену. Тот торжествует: теперь никто не знает, где клад, а он тайны не выдаст. Кримхильда самолично отрубает ему голову, убедившись, что клада ей не добыть.

Обоснованно ли такое толкование? Если исходить из того, что нечто подобное изображено и в скандинавском варианте легенды о гибели Гьюкунгов, то положительный ответ кажется правильным[91]. Правда, при сопоставлении обеих версий, видно, что Гунтер (исл. Гуннар) и Хаген (исл. Хёгни) поменялись ролями: в «Эдде» Гуннар выставляет требование смерти Хёгни как условие выдачи клада, а в немецкой эпопее Хаген заявляет, что не откроет тайны, пока жив Гунтер. Но коллизия та же самая.

И тем не менее я сомневаюсь в убедительности такой интерпретации этого места в «Песни о нибелунгах». Причина моих сомнений состоит прежде всего в том, что в ряде пунктов перевод неточен. Сравним текст Ю.Б. Корнеева с подстрочным переводом.

Лишь усмехнулся Хаген: «Не след меня стращать.
Поклялся вашим братьям о кладе я молчать,
Покамест не узнаю, что умерли все трое,
И где он — этого я вам до гроба не открою».

(строфа 2368)

Сказал тогда мрачный Хаген: «Пустая это речь, благородная королева. Я поклялся, что не покажу клада. Пока жив хоть один из моих господ, я никому клада не отдам».

Она в ответ: «От клятвы освобожу я вас»,
И обезглавить брата велела сей же час,
И к Хагену обратно вернулась поскорей,
Отрубленную голову влача за шелк кудрей.

(строфа 2369)

«Я положу этому конец», — сказала благородная дама, она велела умертвить брата. Ему отсекли голову; за волосы она принесла ее герою из Тронье, и было это ему большим горем.