История - нескончаемый спор

Но «был ли мальчик»? Имел ли место описанный Никола Конта факт в действительности? Я полагаю, что не это самое главное и решающее. Даже если он придумал весь эпизод с расправой над кошками от начала до конца (но, повторяю, на этот счет мы остаемся в полном неведении), строил он свой рассказ из символического материала, предложенного ему его собственной культурой. И в этом значение исследования Дарнтона.

Каковы же итоги?

Принципиальные различия в условиях работы этнолога и историка очевидны. Исключено прямое заимствование историками методов и подходов к материалу этнологии и социальной антропологии. Слишком несхожи изучаемые объекты. Мир народов с относительно слабо дифференцированными структурами материальной и духовной жизни — особый мир. Механический перенос методов анализа таких недифференцированных структур на изучение «горячих обществ» (Леви-Строс имеет в виду под ними общества с динамическим типом развития, ориентированные не столько на «гомеостасис», на воспроизведение стабильного состояния, сколько на адаптацию к меняющимся историческим ситуациям) чреват опасностью размывания самого предмета истории. Историк имеет дело со столь сложно организованными обществами и культурами, что ему приходится вырабатывать собственные приемы интерпретации материала.

Тем не менее антропологический подход, на мой взгляд, может дать историку определенный взгляд на вещи и подсказать ему некоторые методы анализа. Учиться всегда полезно, а ныне, в обстановке явного кризиса методологии исторического познания, попросту необходимо. Поскольку мы, пытаясь достигнуть социально-культурного синтеза, ставим во главу угла изучение человеческого содержания истории, то, спрашивается, у кого же нам и учиться, если не у культур-антропологов?

Неправильно упускать из виду, что при всех принципиальных различиях между людьми первобытных обществ и людьми обществ классовых или раннеклассовых, человек всегда был и остается animal symbolicum, существом, создающим и употребляющим символы. Мир символов окружает человека, наполняет и формирует его внутренний мир. Человеческое поведение насквозь символично. Культура «играет» смыслами и значениями, и эту «игру» важно обнаружить не в одних только литературных текстах, но во всем массиве текстов данного общества. Поэтому не считая символическую антропологию «сезамом», который откроет нам все тайны прошлого, историки не могут понять внутреннего содержания социального поведения людей изучаемой эпохи, если они не будут предпринимать целенаправленных усилий по расшифровке символических средств, которые использовались этими людьми.

Избиение кошек приоткрывает какие-то стороны социально-культурной жизни Франции первой половины XVIII в. Проще всего сослаться на «грубость нравов» парижан или парижских рабочих, которые черпали удовольствие из такого рода развлечений. Но подобные констатации мало что дают. Нужно расшифровать элементы, из которых сложилось данное явление. Лишь включив этот эпизод в более широкую панораму (как я старался показать, даже более широкую, чем та, какую наметил сам Дарнтон, — в полной мере приняв в расчет Средневековье), историки могут понять систему символического поведения тогдашнего человека. Как говорит Дарнтон, от конкретного текста необходимо обращаться к универсальному контексту культуры, — с тем чтобы затем вновь к нему возвратиться. Таким путем историки, возможно, приблизятся к пониманию культуры «другого» — человека иной эпохи, к его собственному духовному горизонту.

Что же касается критических соображений Дарнтона по адресу французской «Новой исторической науки», то, я бы сказал, что он и прав и неправ. Он прав в том смысле, что обсуждать культуру, опираясь на теорию «трех уровней», согласно которой уровень природно-географический и материально-экономический определяют уровень социальный, а тот, в свою очередь, определяет уровень ментальностей, идеологий и культуры, — попытка с негодными методологическими средствами. Общество — не архитектурная конструкция, оно не представляет собой «трехэтажного дома», в котором силы действуют в одном направлении — «от подвала к чердаку» (употребляя выражение Мишеля Вовеля). Культура — не некая инертная вещь, на которую «извне» оказывают воздействие суровые материальные силы, это символический мир, и символы суть «воздух, которым мы дышим».

Дарнтон прав, подчеркивая символическую природу культуры, которая и определяет человеческое поведение. Человек живет и действует в мире культуры, и никакой иной реальности, помимо этой реальности культуры, для него не существует. Смыслы культуры могут быть выражены в чем угодно — и через избиение кошек, и через философские пропозиции, как показывает Дарнтон в своей интересной книге, и он, конечно, прав. Надобны только соответствующие «реактивы» для того, чтобы ожила картина культуры прошлого и чтобы взгляд историка не скользил по поверхности явлений, но мог бы проникнуть во внутренний смысл человеческих поступков.