Читаем История алхимии. Путешествие философского камня из бронзового века в атомный полностью

Одним из первых писателей, упоминавших алхимию и явно знавших ее, был французский врач Франсуа Рабле (1494–1553). В своем сатирическом романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» он с самого начала закладывает несколько алхимических аллюзий. В названии произведения отмечается, что оно якобы написано «магистром Алькофрибасом Назье, извлекателем квинтэссенции». В пятой книге главные герои прибывают в королевство Квинтэссенции, где знакомятся с гером Триппой — персонажем, имя которого явно отсылает к немецкому алхимику Агриппе, враждовавшему с Рабле. В отместку за профессиональные споры писатель жестоко смеется над его оккультными идеями: к примеру, гер Триппа рассказывает о том, как он изготовляет философский камень из пениса осла, кочерыжки и докторской шапочки.

Королева Квинтэссенции, крестная дочь Аристотеля по имени Энтелехия, лечит неизлечимые болезни при помощи музыки (отсылка к идее Агриппы) и содержит при дворе ораву алхимиков, врачующих венерические заболевания ударами башмаков, больных водянкой — ударами секиры, лихорадочных — привязыванием лисьего хвоста. Безобразных старушек алхимики Энтелехии превращали в похотливых девиц, а чернокожих эфиопов отбеливали «дном корзинки». Для нужд королей они изготовляли алхимический дистиллят, продлевающий жизнь:

Они гноили целую лохань человеческой мочи в лошадином навозе, смешанном с изрядным количеством христианского дерма.

Перевод Николая Любимова.

В последнем отрывке Рабле бесцеремонно насмехается уже не только над Агриппой, но и над всеми последователями Парацельса, которым нередко приписывали изготовление лекарств на основе человеческих выделений.

Критического взгляда на алхимию придерживались и такие писатели как немецкий сатирик Себастьян Брант (см. здесь) или нидерландский гуманист Эразм Роттердамский (1469–1536). Однако многие авторы раннего Нового времени увлекались алхимией, считая ее серьезным ремеслом, и отражали это в своих произведениях. Одним из них был Уильям Шекспир (1564–1616). В его пьесах неоднократно упоминаются алхимическая «мумия» (см. здесь), эликсиры и алхимическая символика. Златодельческое знание было настолько привычным явлением для Шекспира, что в своем 33-м сонете писатель сравнивает цвета рассвета с алхимическим золотом:

Не раз видал я солнечный восход,Как он лобзанье шлет лугам зеленымИ над потоком блещущим встает,Небесною алхимией злащеным.Перевод Александра Финкеля.

Многие исследователи находили в едва ли не каждой пьесе Шекспира — от «Бури» и «Сна в летнюю ночь» до «Гамлета» и «Юлия Цезаря» алхимические аллюзии, а то и пытались интерпретировать его творчество через призму связей с многими известными алхимиками эпохи. Впрочем, священное искусство не играет значительной роли в трудах Шекспира, но, как и магия или астрология, порой служит загадочным фоном для разворачивающихся драматических событий.

Современник Шекспира поэт Джон Донн (1572–1631) создал один из самых запоминающихся образов алхимии в мировой литературе. Не менее десятка его поэтических сочинений посвящены разным аспектам священного искусства. Будучи певцом натурфилософии и алхимии, Донн последовательно возвеличивал их в своей поэзии, в которой не найдется ни тени намека на привычный образ алхимика-жулика, сформировавшийся и прочно укоренившийся в литературе XVI столетия. В стихотворении «Алхимия любви» Донн уподобляет любовные неудачи неудачам златодела:

Как химик ищет в тигле совершенство,Но счастлив, невзначай сыскавКакой-нибудь слабительный состав,Так все мечтают вечное блаженствоСыскать в любви, но вместо пышных грезНаходят счастья с воробьиный нос.Перевод Григория Кружкова.

В стихотворении «Растворение» Донн представляет трагедию гибели возлюбленной в метафорах алхимии: лирический герой стремится к смерти, чтобы слиться с любимой воедино, подобно четырем стихиям внутри алембика. В «Вечерне в день святой Люции» герой повествует о своей духовной смерти, уподобляемой алхимической стадии нигредо, на которой в ходе «соития» металлов и их последующей смерти возникает материал для магистерия:

Я мертв. И эту смерть во мнеТворит алхимия любви;Она ведь в свой черед —Из ничего все вещи создает.Перевод Дмитрия Щедровицкого.
Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Еврейский мир
Еврейский мир

Эта книга по праву стала одной из наиболее популярных еврейских книг на русском языке как доступный источник основных сведений о вере и жизни евреев, который может быть использован и как учебник, и как справочное издание, и позволяет составить целостное впечатление о еврейском мире. Ее отличают, прежде всего, энциклопедичность, сжатая форма и популярность изложения.Это своего рода энциклопедия, которая содержит систематизированный свод основных знаний о еврейской религии, истории и общественной жизни с древнейших времен и до начала 1990-х гг. Она состоит из 350 статей-эссе, объединенных в 15 тематических частей, расположенных в исторической последовательности. Мир еврейской религиозной традиции представлен главами, посвященными Библии, Талмуду и другим наиболее важным источникам, этике и основам веры, еврейскому календарю, ритуалам жизненного цикла, связанным с синагогой и домом, молитвам. В издании также приводится краткое описание основных событий в истории еврейского народа от Авраама до конца XX столетия, с отдельными главами, посвященными государству Израиль, Катастрофе, жизни американских и советских евреев.Этот обширный труд принадлежит перу авторитетного в США и во всем мире ортодоксального раввина, профессора Yeshiva University Йосефа Телушкина. Хотя книга создавалась изначально как пособие для ассимилированных американских евреев, она оказалась незаменимым пособием на постсоветском пространстве, в России и странах СНГ.

Джозеф Телушкин

Культурология / Религиоведение / Образование и наука