Истории замка Айюэбао

Чуньюй Баоцэ вперил взгляд в Чуньюй Фэньфана и долго не сводил с него глаз: разнесло его уже толще некуда, но глаза лукаво искрятся, а крючковатый нос походит на клюв хищной птицы; его неизменный широкий ремень по-прежнему бросается в глаза, напоминая атрибут бойца тяжёлой весовой категории.

— Очень жаль, но есть такие вещи, которых тебе не понять, — ты совершенно иного склада, — обронил Чуньюй Баоцэ.

Подтяжкин изогнулся в пояснице:

— Да, но я всё сделаю так, как вы скажете. В какой гостинице вы остановитесь? Может, распорядиться, чтобы организовали там отопление?

— Не нужно, попробую закаляться.

2

Ветер в Цзитаньцзяо и впрямь дул мощный, к тому же сильно похолодало, будто уже и не конец осени. Старый Сом при виде председателя Чуньюя с рюкзаком за спиной, постучавшегося в дверь и затем вошедшего внутрь, страшно обрадовался и, выдыхая пар, забрал у него багаж:

— Гостиница моя недостойна такого постояльца, как вы, но этой зимой вы у нас точно не замёрзнете, — и он указал на большой кан, на стол и стулья. — Как вам?

Кан был застелен свежим постельным бельём, на столе — чистая белая сетчатая скатерть, рядом добавилось два стула.

— Когда настанет зима, я буду топить кан, в комнате точно будет тепло, и вы сможете здесь с комфортом читать или принимать гостей.

Хозяин вернулся с новеньким фарфоровым чайником, наполненным до краёв, и, улыбаясь во весь рот, подошёл поближе:

— Начальник, а я вас сейчас порадую! Вы как услышите, точно обрадуетесь.

— Что у тебя — новые запевки появились?

— Кое-что поважнее. Вы же всё печалились об этой Второй Барышне, которая в запевках упоминается? Так я её нашёл!

Чуньюй Баоцэ остолбенел:

— Если даже она не вымысел, ей сейчас должно быть по меньшей мере несколько сотен лет.

Старый Сом насупился:

— Эге! Всё, что от предков нам досталось, описано живо и красочно, им-то можно верить, не то что нынешним людям. Вот с такими мыслями я начал расспрашивать стариков, и в конце концов у меня стала складываться конкретная картинка. Я же для вас старался.

Чуньюй Баоцэ кивнул:

— Ну, ладно, ладно, я с тобой рассчитаюсь и за это, и за запевки.

Старый Сом продолжал:

— Это я выяснил у одного родственника, что живёт в двадцати ли к востоку отсюда. В молодости он был начальником рыболовецкой бригады, а голосина у него такой, что от испуга смолкает даже зверьё. Ну ладно, я вам вечером всё подробно расскажу и бесплатно спою новую запевку.

Мысли у Чуньюй Баоцэ были заняты другим. Он спросил:

— Как поживает начальник У Шаюань? У него всё нормально?

— Всё по-старому. Вечно весь в делах, в деревне дел невпроворот. Раньше Цзитаньцзяо получала солидный доход с туристов за весну, лето и осень, а теперь настали трудные времена.

— Почему это?

— В соседних деревнях то что-то сносят, то строят, шум, гам со всех сторон, пылища летит — кто сюда теперь приедет?

Чуньюй Баоцэ больше ни о чём не спрашивал.

— Приезжало начальство, проводили в деревне собрание и расспрашивали кое-кого из местных. На самом деле им просто надо было прощупать почву, так как они опасались, что деревенский глава дал им недостоверную информацию.

— И что, их опасения подтвердились?

— Ну что вы. Все деревенские боятся «Лицзинь», да только улизнуть не успели. Разве сможет корпорация переманить их на свою сторону? Другие две деревни в общем-то от нас мало чем отличаются, только их главы предали родину, так что жители ничего не могли поделать. Местные, с которыми они беседовали, так им и заявили: мы, мол, будем жить в своих хижинах, а высотки себе оставьте. Те пришли в ярость…

Чуньюй Баоцэ перебил его:

— Неужто у «Лицзинь» такая ужасная репутация?

Старый Сом уставился на него во все глаза и только тут понял, что сморозил не то, похлопал себя по макушке и поправился:

— А, репутация у «Лицзинь» нехорошая, а у вас, начальник, хорошая, я всем говорю: мы, мол, с начальником лично знакомы, это порядочный человек высочайших моральных качеств.

У Чуньюй Баоцэ не было желания продолжать этот разговор.

Пообедал он в гостинице. После обеда вздремнул, а проснувшись, первым делом отправился к У Шаюаню. Ему казалось, что они ещё о многом не успели поговорить, не всё рассказали друг другу о себе. Он ощущал странную потребность изложить этому человеку всё-всё, что накопилось у него на душе за всю жизнь. У Шаюань вызывал в нём зависть и ненависть и в то же время нравился ему. Чуньюй Баоцэ хотел заставить его страдать и в то же время искренне сопереживал его горестям. «Совсем на старости лет раскис, стал как баба», — говорил он сам себе, вспоминая, как он поступал с другими лет двадцать назад: если кто-то вставал на пути у «Лицзинь», он с ними не церемонился. Ночью, поглаживая его кудри, Комиссар говорила:

— В критический момент человеку приходится так поступать.

Он не мог видеть себя в моменты гнева, но по её рассказам знал, что у него даже все кудряшки выпрямлялись. Итак, он пошёл к У Шаюаню, но не застал его дома. Тогда он пошёл обратно, повернул за угол и по мощённому чёрным камнем переулку направился на север.