Пластиковая «под дерево» дверь полуподвальной забегаловки открылась самостоятельно, чуть не встретившись с моим не слишком крепким лбом. За ней находилась стеклянная вертушка, как в больших бизнес-центрах, через которые надо проползать с заданной скоростью, потому что если её поторопить руками, эта дура затормозит, и ты секунд на десять застрянешь в своем прозрачном секторе под ласковыми взглядами других, невольно разделивших твою судьбу, посетителей. Кто только догадался установить это сооружение в обычной кафухе. Ох, уж эти молодые дизайнеры!
Наконец, попадаю в «разливочный цех». За стойкой…, за стойкой…, вот, черт…, за стойкой – Я! Только моложе и волосы, вон, гуще. Но я же помню свои фотографии…, и вязаная синяя жилетка с ромбиками моя!
«Я» из другого времени смотрела на меня с интересом, но без особого удивления, как на новую чудесную породу лабораторной крысы, над выведением которой три года трудился весь отдел.
Откуда-то я знаю, что не нужно задавать самый первый в очереди вопрос: «Кто ты?» Слова пока, вообще, не нужны. Тяну руку к её непослушной шевелюре. Эк, меня зацепило, вот, уж точно: у кого, что болит…, Барменша не сопротивляется, даёт мне себя рассмотреть и потрогать. Так осторожно и доброжелательно знакомятся с лошадьми и собаками.
Мы уже сидим за столом, и я показываю «мне» невесть откуда взявшиеся бумажные снимки моей мамы. «Я» отрицательно качает головой: нет, мол, не её это родня.
– Хочешь выпить? – это первая фраза, которую она произносит, не двигаясь, впрочем, с места, а, только кивая мне на сервант с разноцветными бутылочками, как будто это не её работа – спаивать посетителей. А посетителей-то, кроме меня, трое: поддатые, но вполне приличные молодые девицы с картонажной фабрики (или из швейного цеха, или сборщицы лампочек с конвейера)
Невероятно трудно огибать стойку, как плыть в овсяном киселе. Бутылки сливаются в многослойную синусоидную радугу, последнее, что я вижу, со скрипом поворачивая голову: моя молодежная копия, застрявшая в бешено-вращающейся вертушке.
Я в огромном ангаре. Свет падает фрагментами из высоко прорубленных окон и приоткрытых ворот, со всех сторон, как на картинах Караваджо.
Я участвую в мега-турнире по страйку, но пульки кончились и теперь, чтобы победить, мне нужно невредимой добраться до финиша, находящегося неизвестно где. Ворота – самый близкий и простой вариант, но я знаю, что бежать надо вверх по узкоступенчатой железной лесенке до двери на самой верхней площадке. Метров тридцать вверх, и бежать надо быстро, чтобы на крыше меня не перехватили враги, у которых ещё остались пульки.
На крышу вылезаю, не имея в легких ни одного кубического сантиметра кислорода. Опоздала! Навстречу спешат плотной шеренгой три красавца мужика в черных джинсах, черных приталенных футболках, но в белых кружевных мушкетеристых воротничках и «кудрях до плеч».
Дураку ясно, что мне надо туда, куда меня не пускаю. Не притормаживая, выставляю вперед незаряженную винтовку, прорываюсь через опешивший строй, и качусь на заднице по наклонной в неизвестность, которая оказывается круговым балконом огромного зала.
Большой крытый павильон. Я рассматриваю его сверху, как будто со второго этажа. Похоже на гигантскую гримерку. Других сравнений на ум не приходит. А на что еще похожи длинные ряды столиков с зеркалами, за которыми одни люди усердно разрисовывают других, наклеивая им носы, бородки и рога.
Хочу поближе разглядеть подготовку к грандиозному, по всей вероятности, шоу и (сама не ожидая от себя такой прыти) спускаюсь вниз по гладкому металлическому шесту, как героиня-пожарница (или профессиональная стриптизерша)
Несколько недораскрашенных голов одновременно поворачиваются в мою сторону, за ними ещё, потом ещё. Т.е. кто ближе ко мне, встают со своих мест и начинают пятиться по узким проходам, цепляя соседские стулья. Может паника из-за моей винтовки? Тихо, потом сильнее и противнее звучит сигнал тревоги…
Воздух продолжает верещать, ко мне бегут врачи. Ага, аппаратик мой часто-часто запикал. Пульс и давление. Да, что ж вы так перепугались-то? И старушек-соседок моих перепугали…
Дина
Господи, как стыдно. Лучше бы на меня орали, гнобили, обвиняли одну во все грехах. Так, ведь оно и есть, так и есть. Даже папуаска отчитывает нас, не повышая голоса. На неё, вообще, не похоже, я была уверена, что она «Спокойной ночи» тихо сказать не может, а вот бубнит как бабка-ведунья уже минут пятнадцать. О чем она, кстати?
– Эй-эй-эй! О чем это Вы?
– Дина, ты разве, еще не все сказала, что могла?
– Ну, и что?! Ну, и пусть! Почему распускают всю группу? С какой стати?
– Работа группы приостановлена временно, до принятия решения. Ситуация нестандартная.
– Какого решения? Ты можешь говорить на человеческом языке?
– Куда уж человечнее, – администраторша досадливо тряхнула кудряшками, – не каждый день по главному гримерному цеху шастают фантомы с пулеметами.
– С винтовкой, – поправил Бен.
– Заткнись, ладно, – устало выдохнула папуаска, – можете считать себя в отпуске. Все. В работу пойдут накопившиеся записи. Свободны.