Истории, которых не было

Еслисмертьнеизбавитотстрахатозачемонанафигнужнааааааа!!!

ГЛАВА 4

Йордан

Удачно отработанный эпизод бодрит, как хороший спуск на сноуборде. И аппетит соответственный. Эх, сейчас супчика навернем.

– Йордан, а кого мы ждем? – проглотил слюну дисциплинированный Бенджамин.

– Поля, кого зе есё, – просюсюкал Бохай, всасывая полуметровую макаронину.

– Его Перлита послала.

– А…, – Бен откидывается на спинку стула, – если Перлита послала – он не скоро вернется.

– Нет, – успокаиваю вечного студента, – она его за хлебом послала. Обнаружила неподалеку новую пекарню с волшебными (я цитирую) хлебцами, и запретила, есть до их (Поля с хлебцами) возвращения.

– Скорее бы, – подпрыгивала на стула Каролина, – я такая голодная, ужас просто. А какой интересный неоднозначный эпизод сегодня состоялся.

Если поубавить пафоса, то я, в принципе, молчаливо соглашался с предыдущим оратором. Вроде – ничего особенного, но мы справились, а по состоянию последних недель, это уже победа.

Сон 4

Мы больны. Неизлечимо. Обе об этом знаем. Знают и окружающие нас неизвестные люди, угадываемые по периметру огромной квартиры-студии, едва подсвеченной желто-голубой лампой над кухонным столом. На светлом кафеле лежит Алена в длинной простынно-белой ночнушке, я сижу рядом в точно таком же архангельском прикиде из рождественской мистерии в церковно-приходской школе. Я вижу за двоих, в буквальном смысле, как будто две пары глаз посылают сигналы в мозг из разных точек.

Мы ничего не можем. Вообще, ничего, то есть не только спасти себя, но даже просто дожить, как нам хочется. Нет, мы не парализованы, не лишены физиологической возможности двигаться, разговаривать, но это теперь ничего не значит, мы – БЕССИЛЬНЫ. Мы есть, но не имеем больше к жизни никакого отношения. Время больше не течет, оно испаряется приторно-липким маревом.

Мысль о том, чтобы ускорить процесс у обреченных так же навязчива, как дурацкое «а, вдруг», мешающее её осуществить. На нас никто не обращает внимания, но вот, из недоступного нам более мира отделяется некто и идет к нам.

Нет, конечно же, не к нам, просто проходит мимо и говорит, не то чтобы сама с собой, а так как разговаривают на улице по мобильнику через гарнитуру

– Восьмой этаж, вполне достаточно.

Восьмой этаж. Я думала повыше. Молча помогаю Алене встать, идём к окну, залезаем на подоконник. Никаких «вдруг», банальный страх перед последней болью, неистребимый инстинкт самосохранения мешает двинуться дальше…, Максимова отпускаем мою руку. Не отталкивает, просто перестаёт держать, мол, решай сама, но времени на раздумья не даёт и уже начинает делать шаг…

Злость и ужас. Злость на неё, пытающуюся сбежать и бросить меня одну, в этом безвоздушном кошмаре, с полным пониманием, что сама я ни за что не решусь, поддамся малодушию любезно рядящемуся «последней надеждой»… Сто-о-ой!!! Я вцепляюсь в олины пальцы, и мы летим через холодный ясный и… да, осенний воздух. Мы сильно замедлились, долетев до верхушек покрасневших деревьев, сейчас будет удар. Удар!

Земля с неожиданной шаловливостью подбрасывает нас обратно метра на два, и мы приземляемся на ноги, как хорошие парашютисты, только что сдавшие на инструкторов.

– Максимушка, мы уже умерли!

– С чего ты взяла?

– Смотри, я больше не хромаю.

Нехотя открываю глаза, пружина соседней кровати подергивается от могучего храпа моей соседки.

Йордан

Перлита вышагивала глядя строго в направлении движения, как вдовствующая королева по парадной зале, не утруждаясь замечать окружающих, суетливо снующих с подносами, двигающих убого-незатейливую столовскую мебель для того, чтобы поесть в большой компании или, наоборот, в одиночестве. За годы нашего знакомства я ни разу не стал свидетелем того, чтобы эта потрясающая женщина споткнулась, зацепилась за ножку стула, столкнулась с кем либо, или макнула концы своей неизменной шали в чей-нибудь чай. Она не выбирала дороги, дорога сама подбиралась к ней под ноги, предупредительно расправляя залежавшиеся складочки.

За ней след в след топали замызганные ботинки Поля. Сам курьер фрагментарно торчал из груды кульков, свертков и пакетиков, сопел, жевал, но нет такого ломтя, который заткнул бы его болтливый рот.

– Радуйтесь, мучачо и мучачи! Папочка принес немножко хлебушка! – караваи, багеты, коржики, пампушки, булочки и кренделя обрушились на хлипкий столик, с достоинством выдержавший это испытание.

Перлита, усталая, но довольная, как персонаж школьного сочинения, уселась на приготовленное для неё место.

– Бенджамин, этот хлеб тебе не удастся испортить, – она отодвинула блюдечко с маслом подальше от загрустившего англичанина, – только через мой труп.

– Ой, какие хорошенькие, – умилилась Каролина над пакетиком с крошечными аппетитно-желтыми сайками.