– Тонни, ты – шовершенный дебил! – прошепелявила она в образовавшуюся тишину, и, повернувшись ко мне, пояснила, – это твой куратор, который заходил к тебе только что, решил над тобой поприкалываться, карту не зарегестрировал, козел!
Согласившись в душе с энергичной характеристикой Тонни-Муромца, вслух предпочла сказать писклявое «спасибо» и, просочившись в образовавшуюся между дверью и косяком щель, рвануть вниз по чистой и (вот ё…) скользкой лестнице.
–Шлева лифт, шлева!
«Шлышалось» с далекого уже верха. Я с детства не доверяю лифтам, зато – дружу с лестницами. С любыми. Ступеньки, вообще, отдельная тема. Думаю, что первую незамысловатую конструкцию такого типа придумал не первобытный проархитектор, а художник-карикатурист, которому не хватало натуры. Спуски-подъемы всегда чуть-чуть улучшали мое стабильно-паршивое настроение, этот раз не стал исключением, но перед последним пролетом я резко затормозила.
Смешно и непонятно устроен человек, даже если этот человек – ты сама, об остальных, вообще, молчу. Меня ожидали, возможно, самые невероятные события моей жизни (или, блин, смерти!), а я стою тут и заворожено пялюсь на лоснящиеся, как локти «ботаника» перила. За десять лет школьной жизни я так ни разу и не отважилась прокатиться, как это делают все нормальные дети, и теперь мой внутренний придурок жизнерадостно вопил: «Сейчас или никогда!» Зная по опыту, что спорить с этим типом бесполезно, я обреченно легла пузом на отшлифованное дерево. «Йо-хо-хо!» завопил этот гад, когда мы доехали до конца, почти ничего не ушибив. «Главное – не думать!» Едва не снеся с петель матово-белую дверь я выскочила на улицу.
«Город» – первое и единственное слово, составленное из гибких, как замазка букв, корчившееся в слабоосвещенной пустоте моей несчастной головы.
А где, интересно, я собиралась очутиться? В райских кущах? Ладно, хоть, нигде больших сковородок не видать. Не, правда, чего ждала-то? М-мм…, наверно, больничного парка с вялыми статистами в белых балахонах и картонных нимбах…
Так мог выглядеть деловой центр любого западного (судя по отсутствию бомжей и окурков), среднего промышленого города, очень удачно расположенный на большом холме. Здания гибридного бизнес-магазинистого вида были относительно невысоки, симметричные зеленые зоны засажены редкими елками и елкообразными кустарниками на почти голой земле. Ближе к основанию холма-сити зелени становилось все больше, а цивилизация напоминала о себе только узенькими извилистыми дорожками.
В долине отчетливо просматривались постройки, которые я, недолго думая, окрестила спальными районами. И поторопилась. Даже в Купчино, при желании, можно обнаружить некоторое разнообразие, как то – большой дом рядом с домом поменьше, фасад, загнутый корявой буквой «г», надстроенные мансарды и тому подобные архитектурные бездарности. То, что я видела со своего наблюдательного крылечка, походило на злую сатиру на «самые спальные» районы. Одинаковые желтые «точки» невероятной, даже отсюда ясно, невероятной высоты с зеркально-коричневыми плоскими крышами, расставленные в строгом шахматном порядке. Подвбитые гвозди, ждущие, когда их довобьет педантичный плотник-профессионал.
Завершали пейзаж, понятно, многочисленные дымящие трубы ( куда ж без них). «Крематории». В голове замелькали дикие кадры кинохроники прошлого века.
Да, ну… ясно, что заводы.
А тепло, куртку снять захотелось. Весна что ли? Гы-ы… почему, тогда птички не поют, мать их?
ГЛАВА 3
Йордан
Какая-то она домашняя, несмотря на экзотический наряд и… своя, и…, как будто она тут дома, а я у неё в гостях. Есть люди, которые очень быстро сливаются с обстановкой, будь то конференц-зал или кислотная дискотека, не важно. Динька, наверно, такая. Слушаю её, киваю, смеюсь, где положено, а сквозь историю о её первых днях, как через кинопленку на свет, вижу десятки таких же пленок с очень похожими кадрами из рассказов других, делившихся со мной впечатлениями. И, в самом конце, практически не различимая и не отделимая от предыдущих – моя собственная эпопея освоения загробного мира.
Черно-белость первых депрессушных недель, слёзы втихаря от окружающих и, по возможности, от самого себя, алкоголь, обучение новой и (вот, черт!) интересной работе, и медленное, незаметное привыкание, неотвратимое, как рождественские распродажи. Знаете, сперва вас бесят придурковатые зазывалы, все эти добрые гномики шестьдесят второго размера и белоснежки в кроссовках Nike, а через пару дней вы с удивлением обнаруживаете себя возле корзины с «элитными» футболками, окруженной такими же невменяемыми кретинами, как вы.
Эйфория первого эпизода в прямом режиме, несколько дурацких случаев в общественных местах («тётя Мила!?»…, « извините, обознался»), клубы, девушки и вопросы, вопросы, вопросы…
Мой куратор, худосочный ленивый парнишка, лет, от силы, пятнадцати на вид, счел за благо поскорее ввести меня в рабочий процесс, и я очутился под крылышком Перлиты, суровой, но заботливой, как секретарь партийной ячейки.
– Ты не слушаешь!