Истоки тоталитаризма

Но хотя оба этих исторических типа антисемитизма отличаются друг от друга структурно, а потому не могут рассматриваться как ступени одного и того же эволюционного ряда, первый из них, если можно так выразиться, расчищал почву для второго, облегчая грядущему немецкому тоталитаризму поиски главного объекта будущих массовых репрессий. То же самое следует иметь в виду, сопоставляя традиционное социал-демократическое толкование «классовой борьбы», с одной стороны, и большевистское ленинское — с другой. (Чего, к сожалению, не делает X. Арендт, проявляя неоправданную мягкость по отношению к В. И. Ленину, которого стремится «отгородить» от российского тоталитаризма. Слабость, какую можно объяснить разве что как отголосками ее леворадикалистской молодости).

Проводя всесторонне обоснованное различение между тем, какую роль играли будущие «элементы» тоталитарного господства в XIX в., и тем, какую они сыграли при тоталитаризме, автор книги обращает особое внимание на ту весьма существенную метаморфозу, какую проделал при переходе к нынешнему «веку масс» сам принцип «классовости» и, соответственно, «партийности». В тех странах, которым предстояло претерпеть тоталитарный катаклизм в своей истории, партии классового типа уже до, а в особенности после первой мировой войны быстро хиреют и на смену им приходят либо «партии нового типа», ставящие своей целью завоевание «трудящихся масс» («массы» вместо «класса»), либо «движения», прямо претендующие на роль не просто не-, но надгосударственных политических образований. Причем уже такая претензия сама по себе свидетельствовала о том, что как «партии нового типа», так и «движения» в общем-то преследуют одну-единственную цель — достижение максимально возможной власти, при которой высшая государственная власть представала лишь как одно из орудий подобного (а именно тоталитарного) господства. Идет ли при этом речь о национал-социализме, претендующем, однако, на мировое господство, или об интернационал-социализме, истинная цель остается одной и той же.

Со свойственной ему брутальностью эту тайную цель едва ли не всех социалистических движений нашего века разгласил философ О. Шпенглер, расшифровывая идею «прусского социализма»: «Социализм означает власть, власть и еще раз власть». И как видим, ее же увидела X. Арендт, отметив как цель всех «массовых движений» XX столетия (в иных случаях они получают название «народных фронтов»), демонстрирующих свою воинственную антибуржуазность. Эту общую тенденцию, связанную (и в здесь автор книги совершенно права) именно с деструктурирующим омассовлением политической жизни, следует иметь в виду, когда мы встречаемся с аналогичными тенденциями на нашей почве. Хотя наши нынешние политические лидеры, еще совсем недавно демонстрировавшие аналогичную антибуржуазность, сегодня более склонны рекламировать проектируемые ими «движения» в качестве чисто буржуазных или буржуазно-националистических. Тем не менее, под какой бы этикеткой ни продавались ныне подобные «движения», они явно не обещают принести обществу демократические плоды, поскольку не могут предложить никаких конкретных целей, кроме одной-единственной — власти как таковой. Ибо там, где политика озабочена властью, и только властью, она может обернуться чем угодно, но только не законностью, не свободой и не демократией.

VI

Среди «элементов тоталитарного господства», которые, безусловно, имела в виду X. Арендт, хотя и не тематизировала их особо, нельзя не выделить комплекс элементов, имевших своей основной функцией обеспечение перманентности массового террора, его непрерывности, растянутости во времени на весь период господства тоталитарного режима. Ибо там, где нет ощущения такого рода непрерывности, с какой связывали представление о «перманентной революции» не только К. Маркс и Л. Троцкий, но и А. Гитлер, применявший это словосочетание, говоря о «национал-социалистской революции» (каковая со времени появления брошюры X. Фрайера «Революция справа» не без угрожающего кокетства именовалась таким образом самими нацистами), нельзя говорить о тоталитарном господстве в полном смысле слова. Это ощущение и обеспечивалось непрерывностью массовых репрессий, идеологически предопределенной уже неопределенностью образа «врага» (он же «козел отпущения») с его — не без преднамеренности — размытыми очертаниями. С той же фундаментальной целью обеспечения перманентности террора и, соответственно, «постоянства страха» в тоталитарном обществе связана и не оставшаяся вне поля зрения автора книги методичность и систематичность репрессий как в гитлеровской Германии, так и в сталинистской России.