Истоки нейро-лингвистического программирования

Я вспоминаю людей, входивших в НЛП группы в 1974-77 годах: это Джудит и Лесли, а также Джеймс Айхер, Джойс Микалсон, Патрик и Тэрри Руни, и Тревальян. Я жил с Фрэнком Пьюселиком и Полом Картером большую часть этого времени, и они также принимали активное участие в происходившем. Дэвид Гордон и Терри МакКлендон участвовали в более ранних группах, а Роберт Дилтс присоединился к команде в 1976 году, если я правильно помню. Это сообщество, включая Бендлера и Гриндера, представляло собой группу веселых озорников, посвящавших каждый момент своего бодрствования исследованиям, чтению, экспериментированию, творчеству и, главным образом, получению от всего этого удовольствия. Мы на всех скоростях неслись через исследование метамодели, а затем Милтон-модели, опробуя каждую коммуникативную модель, которую только могли придумать, на самих себе, друг на друге, официантках в ресторанах, преподавателях в аудиториях, людях на автобусных остановках и т. д. Фильмы братьев Маркс[9] – я имею в виду Граучо, а не Карла – показывали нам отличные модели возможных способов существования. Мы были молоды, чрезвычайно любопытны и решительно настроены «идти туда, куда еще не ступала нога ни одного мужчины и ни одной женщины».

Главной экспериментальной площадкой ранних групп НЛП были вечерние встречи, проводимые Бендлером и Гриндером. В этих небольших группах собиралось по 12–15 человек, в основном студентов университета Калифорнии. Каждая встреча длилась примерно три часа и проходила по относительно простой схеме. Задавался вопрос о том, кто из присутствующих хотел достичь глубоких внутренних личных изменений этим вечером, затем добровольцы отправлялись в отдельные комнаты. Оставшимся студентам предлагался один отличительный признак метамодели – например, оспаривание опущений. По два студента отправлялись в комнату к каждому добровольцу и с энтузиазмом набрасывались на него с этим единственным вопросом метамодели. Неудивительно, что накал страстей нарастал до тех пор, пока в распахнутой двери не появлялся Ричард Бендлер с видом лихого стрелка с Дикого Запада. Доброволец к тому моменту уже был полностью готов к чему-то (да к чему угодно!), и Бендлер проводил быструю интервенцию, которая обычно показывала, какое огромное изменение произошло. (В то время мы еще не до конца осознавали, с каким потенциалом работали). Я особенно хорошо помню, как смягчались жесткие черты лица Бендлера по мере того, как человек раскрывался, и как искусно Бендлер подводил его к интеграции.

Примерно через 90 минут группы воссоединялись в главной комнате и начинали обсуждать то, что произошло. Во время моего первого года, насколько я помню, Бендлер играл более активную роль, в то время как Гриндер больше наблюдал и делал мета-комментарии процесса. Со временем их преподавательские роли выровнялись. Во время последних 30–45 минут встречи Бендлер обычно неистовствовал по поводу (и по большей части против) психотерапии – об ограничениях всех карт, которые были номинализациями, загонявшими людей в ловушки теорий и отвлекавшими от непосредственного наблюдения и реальных отношений. Иногда Ричард говорил как вдохновляющий проповедник, и его пылкие речи разжигали бушующий огонь в сердце юного студента-психолога. Они побудили меня смотреть сквозь карты и видеть скорее те воздействия, которые карта оказывала на данный эмпирический процесс. Они придавали особое значение процессу сенсорной связи и получению ответной реакции, а также умению жить, выходя за пределы своей карты. Это понятие «мира за гранью слов» поддерживалось многими важными и влиятельными для меня в то время людьми и явлениями – Карлосом Кастанедой, Аланом Уотсом, рок-группой Grateful Dead, Рамом Дассом, медитацией, ЛСД, Джоном Лилли, Джоном Колтрейном[10] и Дж. Спенсером-Брауном. Но в течение тех нескольких драгоценных лет группы Бендлера и Гриндера были ключевым элементом этих исследований.

Оспаривание карт проходило на двух заслуживающих внимания уровнях в те ранние дни. Во-первых, главной целью метамодели была разработка метода составления более полных карт опыта. Идея, конечно, состояла в том, что опущения, искажения и обобщения, происходящие (обычно неосознанно) в процессе репрезентации, приводят к созданию обедненной карты, ограничивающей возможность выбора. Применение метамодели подразумевало разработку более полных и менее искаженных карт, создающих больше возможностей выбора и, следовательно, приводящих к лучшему опыту и лучшим результатам деятельности. Это один из самых важных вкладов метамодели (и НЛП в целом) в ряд различных отраслей лингвистической науки.