Истоки нейро-лингвистического программирования

Первый опыт идентификации произошел у Бендлера дома, он и Джон оба при этом присутствовали. Перед началом эксперимента один из них сходил к Бейтсону и пригласил его понаблюдать. Бейтсон неуклюже уселся на стул напротив меня, и Джон выполнил индукцию. Без всякого преувеличения, это был глубокий транс. Как бы то ни было, когда я открыл глаза, чтобы поговорить с Бейтсоном, моя трансовая идентичность начала колебаться в нерешительности, видимо, из-за моих сильных якорей с Бейтсоном как моим учителем. Тогда я снова закрыл глаза и попросил свое бессознательное помочь мне мобилизовать все доступные ресурсы и паттерны для того, чтобы успешно слиться с сознанием Эриксона. На этот раз, открыв глаза, я погрузился в разглядывание очков, которые Бейтсон нервно теребил в руках. Это были самые интересные очки, которые я когда-либо видел, а державшие их руки были самыми чарующими каналами связи с «моим старым другом Бейтсоном», которого я воспринимал своим периферийным зрением как мерцающую квантовую волну. Я заговорил с Бейтсоном (обращаясь к очкам), и через короткое время он вскочил и выбежал из комнаты. Видимо, я невольно затронул нечто, что знали только он и Эриксон!

Еще более захватывающими, чем такие забавные моменты, были экспериментальные познания, полученные в состоянии творческого транса. Я ожидал, что внутреннее состояние Эриксона будет заполнено быстро рождающимися умными мыслями, как самое скорострельное оружие на западе. К моему изумлению, в состоянии идентификационного транса я пережил нечто совершенно иное. Во-первых, не происходило вообще никакого внутреннего диалога, внутри было абсолютное спокойствие! Во-вторых, когда я открыл глаза, для меня было совершенно очевидно, что все остальные уже пребывали в глубоком трансе. Не нужно было «гипнотизировать» кого-либо, «что-то делать» для введения их в транс, поскольку их бессознательное уже находилось в глубоком трансе. Нужно было только говорить непосредственно (или, скорее, метафорически) с творческим бессознательным, которое уже было полностью активно и включено в процесс! Сомневаюсь, что я когда-либо в состоянии «сознательного ума» мог бы получить такие познания, которые оказались для меня поистине бесценными.

У меня появилась прекрасная возможность практиковать и исследовать транс из такого нового состояния. У нас с Полом и Фрэнком в доме была стереосистема, через которую в наши комнаты передавался гипнотический голос Эриксона. Я работал, сидя в старом пурпурном кресле, которое мы нашли на распродаже. Мне нужно было только усесться в это кресло, сложить руки определенным образом (как это делал Эриксон), закрыть глаза на несколько секунд и – «вуаля»! Я попадал в воодушевленное и ошеломительное состояние: я мог интуитивно довериться себе во всем, что было связано с трансом и общением с бессознательным, при этом открывая для себя много удивительного. Например, переход от транса «Стива» к трансу «Милтона» научил меня тому, что большую часть жизни мы проживаем в рамках жестких границ или довольно условных «идентификационных трансов», унаследованных нами или приобретенных случайно, но все же в наших силах выйти из этих произвольных обусловленностей и жить в более свободном и более созидательном пространстве.

Мое переживание «бессодержательного» внутреннего пространства Эриксона получило подтверждение, когда несколько месяцев спустя у меня появилась возможность лично задать ему вопросы о стратегии его работы. Я прибыл с карандашом и бумагой, намереваясь описать модель великого волшебника. В те первые дни моего участия в исследованиях в области НЛП я был абсолютно уверен в том, что сознание любого человека может быть представлено в виде последовательности трех репрезентативных систем (визуальной, аудиальной и кинестетической), и попросил у Эриксона разрешение расспросить его о его рабочем состоянии.

– Приступай, – согласился он.

– Вы ведете внутренний диалог во время работы? – спросил я.

– Нет, – откровенно признался он. Я вычеркнул эту категорию из своего списка.

– Тогда, – продолжал я, – создаете ли вы множество визуальных образов?

– Нет, – снова ответил Эриксон. И я вычеркнул еще одну категорию.

– Тогда вы, должно быть, получаете очень много кинестетических ощущений, – продолжал настаивать я, начиная уже немного волноваться в своей роли Карлоса Кастанеды.

– Нет, – точно так же ответил он.

Я достиг края знакомого мне мира, как моряк, готовый плыть дальше по ровной земле.

– А что же тогда вы делаете, когда работаете?

– Я не знаю, – сказал он с мягким нажимом. – Единственное, что я знаю: у меня есть бессознательный ум и у другого человека есть бессознательный ум, и мы вместе сидим в одной и той же комнате. А поэтому транс неизбежен!

Я начал медленно записывать эти два последних слова, но не успел закончить, как уже погрузился в довольно глубокий транс.