Истоки

Раскачиваясь, приблизились дома на знакомой улице. Томан ждал, что его повезут на мартьяновскую мукомольню, но девушка свернула в незнакомые улицы, и вскоре они выехали за город, в черно-зеленые поля. Томану чудилось, что поля торжественно раскрывают ему объятия. Лошадка выбивала копытами облачка пыли из убегающей назад дороги. А Томану хотелось кричать от радости — ведь он был у цели своих желаний!

— Девушка! — с неожиданной смелостью окликнул он возницу. — Как тебя зовут?

— Настасьей…

Она не оглянулась.

— Ты откуда?

— Из имения.

Тут только Настя обернулась и смерила Томана посмелевшими глазами. Он в ответ легонько подтолкнул ее.

— Красавица… Понимаешь?

— А вы издалека?

— Очень.

— Немец?

— Ну нет! Неужели ты думаешь, немец мог бы так вот ехать с тобой? Я — чех. Знаешь, где Чехия?

— Бывали у нас немцы. И австрияки. А вот чехов не было.

— Вот, а теперь будут только чехи!

56

Серые крыши мартьяновской усадьбы сидели посреди зеленой равнины, как грибы во мху. Мартьянов купил имение весной третьего военного года у вдовой генеральши Дубиневич.

Усадьба была запущена до невероятия. Но Мартьянов вытребовал от земской управы пленных немцев и посадил управлять имением жену свою, Елизавету Васильевну. При ней пленные до некоторой степени привели в порядок двор, перепахали все залежи и помогли Мартьянову ввести новые сельскохозяйственные машины; расширяя свое мукомольное предприятие, Мартьянов научился ценить машины. Со склада земской управы он взял новую молотилку и четырехконный привод. Постепенно, по мере возможности, починил старые службы, а вместо развалившихся начал строить новые — из русского леса, русскими плотниками.

И работали плотники по-русски — размашисто и неторопливо. Поэтому к приезду Томана в усадьбе, кроме толстых свежих бревен, заготовленных для нового амбара, да неоконченного сруба под хлев, было еще много старых, серых, развалившихся строений. Крыша барского дома плакала ржавыми слезами. С входной двери ветер рвал лохмотья клеенчатой обивки и войлока. Забор валился в траву, а местами его не было вовсе. Через пролом ограды в сад врывались кусты орешника, тесня старые вишни. Подъезд к дому обозначался двумя узкими колеями, прорезавшими густую траву на бывшей дороге. Трава покрывала и часть двора, травой заросли сломанные сельскохозяйственные машины и разбросанные части их.

С первых шагов на Томана повеяло свежим, отрезвляющим ветром. Елизавета Васильевна, женщина весьма неопределенных лет, с нескрываемым любопытством приняла Томана в салоне генеральши Дубиневич; пыльные окна салона прятались за тяжелыми красными гардинами. Томана поразило несоответствие между сухопарым телом этой женщины, скрытым за пышными складками легкого платья, и могучей фигурой ее мужа.

Чай подала Настя, горничная Мартьяновых.

Сидели на веранде, занесенной сухими вишневыми листьями. Когда тихий, далекий луч закатного солнца упал на медный бок самовара, за которым сидела Елизавета Васильевна, томно погруженная в изнемогающую тишину вечера, как бы глохшего в ее присутствии, — Томана впервые коснулось ощущение одиночества и тоски по лагерю пленных, по товарищам. Неуверенно, с долгими паузами, он стал рассказывать о них.

Заговорил о войне, о том, как относятся к ней чехи, — Елизавета Васильевна только устало отмахнулась:

— Ах, в нашей глуши война кажется такой далекой!

Томан, чтоб приблизить к ней эту тему, сказал несколько слов о стремлении чехов помочь России и ее войне; однако и на сей раз Елизавета Васильевна ответила вздохом:

— Надоела! И ничему-то мы не поможем. Делаем все одно и то же…

Томан был рад, когда она позвала Настю и велела проводить его к себе. Девушка пошла впереди гостя, дразняще улыбаясь.

Томану отвели скромную комнату за деревянной лестницей. Настя принялась готовить ему постель. Взбивала подушки, озаряя деревенским любопытством стесненность Томана.

В первый свой день по приезде Томан встал на рассвете. Дверь во двор оказалась запертой, и Томан, пытаясь открыть ее, разбудил какую-то старуху; та, ворча, подняла Настю. Сердитая со сна, Настя пришла со щетками, чтобы вычистить ему платье и обувь. Томан покорно отдался ее рукам. Долго чистила она прямо на нем давно не видавший щетки мундир, а сама украдкой поглядывала на гостя. Такая процедура начала нравиться Томану, и он готов был стоять так сколько угодно. Но Настя почему-то вдруг покраснела, игриво ударила его щеткой по руке и убежала. Впервые Томан весело усмехнулся.

В этот ранний час какие-то равнодушные люди возились там и сям во дворе; то, с чем они возились, пахло навозом. Позади полусгнившего хлева росли свежие стены новостройки. А дальше, за новостройкой, голая земля была покрыта розовой паутиной утренней дымки. Плотники, умывшись росой, только что начали звенеть топорами, взбивая пену тончайших стружек.

При виде чужого они прервали свои размеренные взмахи, и один из них решился окликнуть Томана:

— На помощь идете? Покорно просим! Для дорогих гостей и топор припасли!

Плотник показал на бревно:

— Вот наша русская наука! У вас-то иначе строят. Знаем!