Датчане еще не поняли, что для них лучше и кого в этом деле стоит поддерживать. Кто бы из братьев ни победил, в любом случае для Хейдабьюра была удачей смерть королевы-христианки. С ее смертью возвращение конунга к старой вере делалось более вероятным, и ютландцы были в долгу перед ее убийцей. Хотя конунгом, скорее всего, суждено было стать не ему, а тому, второму, которому они ничем не обязаны. Но кто из двоих братьев этот первый, а кто второй?
— Так может, теперь нам с тобой потянуть жребий, кто виноват в смерти Теодрады? — предложил Рерик, узкими сердитыми глазами глядя в глаза Харальда.
— Я тянуть жребий не буду, — так же жестко ответил тот. — Пусть жребий тянут женщины.
— Уж не предлагаешь ли ты мне поединок? Божий суд?
— А ты меня правильно понял, родич.
— Что ж, я не откажусь. Это нам будет не в первый раз. — Рерик невесело усмехнулся, напоминая о бесчисленных учебных поединках под руководством ныне покойного Торира.
— Никто из нас не сомневается в твоей доблести, Рерик конунг, — сказал Орм, непривычно хмурый. — И очень прискорбно дружине видеть раздор своих вождей, прискорбно людям видеть распрю между братьями.
— Смотрю на вас, конунги, и думаю, неужели пришли последние времена перед концом века, когда «в распре кровавой брат губит брата»6, — вставил Аслейв ярл. — Рановато вы, сыновья Хальвдана, увидели врагов друг в друге.
— А может быть, они вовсе и не враги, — сказала вдова Астрид. Она все еще прижимала к себе своего сына, но теперь уже понимала, что заложникам никакой опасности больше не грозит, потому что конунги нашли себе других противников. — Они ведь братья. Они могли просто сговориться и погубить королеву, а вину свалить на нас, на жителей Хейдабьюра.
— Чтобы король франков пошел на вас войной, а нам пришлось бы или защищать вас, или уходить и терять все завоеванное! — возразил Гейр ярл. — Молчи, женщина, где тебе разбираться в таких делах!
— И обвинять жителей Хейдабьюра не надо, — добавил Оттар. — Эта женщина, — он показал на Ингебьёрг, о которой все немного забыли, — сама призналась, что сделала это.
— Но этого хотел Хрёрек конунг, а значит, истинный виновник он! — не сдавалась упрямая фру Астрид.
— Она сказала, что ее научил Рерик конунг, но нет доказательств, что она говорит правду. С тем же успехом это мог быть… кто-то другой.
Гейр ярл не хотел обвинять Харальда, да и не был уверен, что в смерти королевы виноват кто-то из двух братьев. Но кого назвать виновником, не знал.
— Этого хотел Хрёрек конунг, — упрямо повторила Ингебьёрг.
Она уже убедилась, что не зря пожертвовала собой и созналась, что принесла яд. Оба брата с превеликой охотой подхватили брошенный им мяч и чуть не разорвали друг друга прямо на глазах у дружины и датчан! Мир между ними уже невозможен, кто бы из них ни победил — он останется один. Даже если им удастся помириться, недоверие уже не истребить.
— А я говорю, что я этого не делал и придумать такого не мог! — жестко и досадливо бросил Рерик. Ему казалось унизительным оправдываться, да еще и перед женщиной. — И будет очень странно, если мой родной брат и дружина, с которой мы вместе проливали кровь, поверит какой-то девке, а не мне!
— Хорошо! — Ингебьёрг улыбнулась. — Если тебе не нравится это обвинение, Хрёрек конунг, ты ведь всегда можешь от него очиститься. На это существует божий суд.
— Вот именно! — крикнул Рерик. — Существует божий суд! Но драться я с тобой не собираюсь, и никакого другого противника взамен тебя не приму, поэтому будь добра, если ты так в себе уверена, понеси каленое железо!
— Я? — Ингебьёрг в выразительном недоумении подняла брови. — Почему — я? Я обвиняю, ты оправдываешься. Очиститься от обвинения должен тот, кого обвиняют. Неужели я, женщина, лучше знаю законы и обычаи, чем ты, мужчина и сын конунга? Когда служанка обвинила Гудрун в измене мужу, Гудрун доставала драгоценные камни из кипящего котла!7
— Нечего рассказывать мне саги, сейчас не йоль! Если тебя послушать, то любой человек может кого угодно обвинить в чем угодно — страдать ведь не ему! — и тогда божий суд творили бы каждый день и из-за любой малости! Нет, липа запястий8, если тебе так хочется сделать меня преступником и убийцей, то иди на божий суд сама и сама доставай драгоценные камни из кипящего котла. Вы, кажется, забыли, люди, что она сама принесла яд и положила его в кубок невинной женщины! И от этого она даже не отказывается, она сама созналась! И вы все верите такой женщине? Это не женщина, это ядовитая змея, гадюка, с которой не надо разговаривать, ей надо наступить на голову, чтобы больше не жалила!
— Понятно, тебе хочется, чтобы она замолчала! — сказал Асгрим хёвдинг. Во все это время в нем была заметна скорее гордость за дочь, чем тревога за нее. — Но людям нужно знать правду. Иначе в Хейдабьюре никогда не будет мира.