Истинное имя

– Значит, "Алвинн", – вкрадчиво сказал стоящий рядом человек. – Неожиданно. Выходит, я в тебе ошибся. Подними глаза, Шоррэй!… Теперь я знаю, _почему_ ты меня предал.

Крикс застонал и широко открыл глаза, невидяще уставившись в смутно белевший над его кроватью потолок. Во время лихорадки ему то и дело чудились то Олварг, то Шоррэй, то страшная казнь пленников в Галарре. Но и последние несколько дней, когда жар уже спал, "дан-Энрикс" не мог спать спокойно.

Стоило ему подумать о Шоррэе – как он чувствовал себя предателем.

Конечно, что бы ни случилось с ним после побега пленника, Крикс был бессилен чем-нибудь ему помочь. Но, сколько бы он не твердил это себе, ему не становилось легче. Несколько раз, когда Рам Ашад будил его, Крикс просыпался в ледяной испарине или в слезах, а потом, сколько ни бился, не мог вспомнить, что ему приснилось.

Как сейчас.

Минуты шли, и мальчик понемногу успокаивался.

Он уже чувствовал, что больше не заснет.

Такие ночи во Дворце казались Криксу бесконечными. Из-за того, что он дни напролет лежал в постели и ничем не занимался, ему часто не хотелось спать, а просить, чтобы Рам Ашад смешал ему снотворное, "дан-Энрикс" не хотел. Ему и так казалось, что его слишком много пичкают целебными настоями и снадобьями, без которых он бы превосходно обошелся.

Днем, по крайней мере, можно было почитать. Возле его кровати громоздилась куча свитков, принесенных Рам Ашадаом – как подозревал "дан-Энрикс", не из общего Книгохранилища, а из библиотеки Императора.

Крикс перечитал историю о Бальдриане и после этого целую ночь не спал, пытаясь так и эдак переиграть в своем воображении события этой трагической и мрачной саги. Сочинив не меньше дюжины оптимистичных окончаний для истории о молодом оруженосце Этельрикса, он, скрепя сердце, должен был признать, что ни одно из них не оставляло бы такого же глубокого и искреннего впечатления, как выдуманный автором финал. У него даже появилось смутное, не объяснимое словами ощущение, что грустная развязка, может быть, явилась самым лучшим и для самого героя, умудрившегося безнадежно и отчаянно влюбиться в невесту своего сеньора.

В глубине души "дан-Энрикс" полагал, что так испортить себе жизнь из-за какой-то девушки, а главное, едва не изменить ради нее вассальной клятве было очень глупо, но решительность и искренность героя примирили Крикса даже с его нелогичными поступками.

Помимо "Повести", лекарь принес ему "Холмы Равейна", старые и новые "Сказания" и даже кое-что из летописей, составлявших Свод имперских хроник. Как ни мало внимания Крикс раньше уделял отрывкам "Хроник", предлагаемых им для заучивания и переписывания, он все-таки заметил, что те свитки, которые Ашад принес ему сейчас, описывают те же самые события куда подробнее и в более живой манере. Это пробудило в нем естественное любопытство, и он погрузился в эти книги с такой жадностью, что сильно удивил целителя, не ожидавшего, что исторические сочинения могут заинтересовать ровесника "дан-Энрикса" сильнее, чем легенды или приукрашенные вымыслом рассказы менестрелей.

В общем, днем Крикс почти не скучал. Но на ночь лекарь уносил все свитки, непреклонно заявляя, что ночами нужно спать, а не ломать глаза, читая при светильнике. Попытки взбунтоваться и пожаловаться на бессонницу привели только к тому, что лекарь предложил ему пить перед сном отвар шиповника и лисьей мяты*. Крикс с негодованием отверг эту идею и замкнулся в мрачной неразговорчивости, совершенно не смутившей Рам Ашада, зато лишившей "дан-Энрикса" его единственного собеседника.

Лежа в темноте с открытыми глазами и страдая от безделья и от вынужденной неподвижности, Крикс пытался подбодрить себя мыслью о том, что, когда он наконец поправится, то вернется в Академию, и жизнь опять пойдет по-старому. Но за этим неизбежно следовала мысль о том, чем сейчас занимаются в Лаконе его побратимы, и мало-помалу радость угасала, оставляя после себя только жгучую досаду – он бы тоже мог тренироваться, выполнять задания наставника в скриптории и посещать по вечерам роскошный особняк Ральгерда Аденора, чтобы доложить ему о выполнении очередного поручения, а вместо этого лежит совсем один в этой пустой и темной комнате, прикованный к кровати, словно старый паралитик!…

Тогда Крикс попытался сменить тактику, вообразив, что он не сломал ногу, а был ранен в грандиозном сражении, успев совершить подвиги, достойные запечатления в балладах. Некоторое время он успешно тешился фантазиями на эту тему, но потом сообразил, что, в сущности, действительность не так уж отличалось от воображаемых событий. Нападение Безликих на Адель – это, как ни поверни, событие почище всякой битвы. А предупредить защитников столицы о вторжении – ничуть не хуже, чем геройски пасть на поле брани, перебив десятка два врагов.

Поняв, что ничего более яркого, чем то, что с ним произошло на самом деле, ему не сочинить, "дан-Энрикс" заскучал.