Если бы их подозрительность возросла и они решили обыскать его, то нашли бы патроны, даже похлопав по карманам.
И ему оставалось только гадать, сможет ли он придумать убедительную ложь, объясняющую, с какой стати у него в карманах патроны. Пока в голову ничего путного не приходило.
Но он не мог поверить, что до этого дойдет. Сержанты приехали сюда, опасаясь, что ему может грозить опасность. Если следовало лишь убедить их, что у него все хорошо, они, конечно, уже уехали бы.
Что-то из сказанного им (или не сказанного) заставило их засомневаться в его искренности. Так что теперь ему нужно найти правильные слова, магические слова, и сержанты уедут.
Здесь и теперь он вновь столкнулся с ограниченностью словарного запаса.
И хотя реальность изменения отношения Наполитино вроде бы сомнений не вызывала, какая-то часть Билли утверждала, что все это выдумки, плод разыгравшегося воображения. В стремлении скрыть собственную озабоченность он утратил адекватность восприятия, где-то стал параноиком.
Он дал себе совет не суетиться. Не дергаться.
– Мистер Уайлс, вы абсолютно уверены, что именно вы набирали номер девятьсот одиннадцать?
Хотя Билли хорошо расслышал вопрос, его смысл тем не менее остался ему непонятен. Он не мог взять в толк, что стоит за этим вопросом, и, учитывая все то, что он им рассказал, Билли не знал, какого ждут от него ответа.
– Возможно ли, что кто-то другой, находящийся в вашем доме, набрал номер девятьсот одиннадцать? – гнул свое Наполитино.
На мгновение Билли подумал, что они знали о выродке, но потом понял. Все понял.
Вопрос сержанта Наполитино укладывался в стандартную полицейскую логику. Он хотел узнать у Билли следующее: «Мистер Уайлс, вы угрозами держите в доме женщину, а когда ей удалось освободиться на несколько мгновений и она успела набрать 911, вы вырвали трубку у нее из руки и бросили на рычаг в надежде, что соединения не было?»
Однако, чтобы задать столь прямой вопрос, Наполитино сначала пришлось бы сообщить Билли о его конституционном праве молчать и отвечать на дальнейшие вопросы в присутствии адвоката.
Билли Уайлс стал подозреваемым.
Уже стоял на краю пропасти.
Никогда раньше Билли не приходилось столь лихорадочно перебирать варианты, рассматривая все за и против, отдавая себе отчет в том, что каждая секунда промедления с ответом усугубляет его вину.
К счастью, ему не пришлось имитировать изумление. Челюсть отвисла сама по себе.
Не доверяя своей способности убедительно изобразить злость или даже негодование, Билли вместо этого сыграл искреннее удивление: господи, вы же не думаете?… Вы думаете, что я… Святой Боже. Да я последний из тех, кого можно принять за Ганнибала Лектера.
Наполитино ничего не сказал.
Как и Собецки.
Но они оба пристально смотрели на него.
– Разумеется, вы должны рассматривать такую возможность, – пожал плечами Билли. – Я понимаю. Да. Все правильно. Пройдите в дом, если хотите. Посмотрите сами.
– Мистер Уайлс, вы предлагаете нам обыскать ваш дом на тот случай, что там могут быть посторонние или кто-то еще?
Его пальцы сжимали патроны, а перед мысленным взором возник труп Коттла, едва различимый в нише между тумбами стола.
– Ищите, кого хотите, – весело ответил он, словно теперь до него окончательно дошло, что требуется копам. – Валяйте.
– Мистер Уайлс, я не прошу у вас разрешения обыскать ваш дом. Вы это понимаете?
– Конечно. Сам знаю. Все нормально. Прошу в дом.
Если копов приглашали зайти, любые вещественные улики, найденные ими, могли представляться в суд. Если они входили без приглашения, без ордера на обыск, только на основании подозрений, что в доме находится человек, которому грозит опасность, суд отмел бы такие улики.
Сержанты могли оценить добровольное желание Билли сотрудничать с полицией как признак невиновности.
Он настолько расслабился, что вытащил руки из карманов.
Если он настолько открыт, расслаблен, готов всячески им помогать, они могли решить, что ему нечего скрывать. Могли даже уехать, не обыскав дом.
Наполитино глянул на Собецки, тот кивнул.
– Мистер Уайлс, раз уж вы считаете, что будет лучше, если я загляну в дом, тогда я быстренько пройдусь по нему.
Сержант Наполитино обошел патрульную машину спереди и направился к крыльцу, оставив Билли с Собецки.
Глава 30
Кто-то сказал, возможно Шекспир, возможно О. Джи Симпсон[32], что вина проявляет себя из страха проявиться. Билли не мог точно вспомнить, кто так точно облек эту мысль в слова, но теперь остро чувствовал на себе истинность этого афоризма.
Сержант Наполитино тем временем поднялся по лестнице. На крыльце переступил через плоскую бутылку и все уменьшающуюся лужицу виски.
– Чистый Джо Фрайди[33].
– Извините?
– Это я про Винса. Очень обстоятельный. Глаза бесстрастные, лицо каменное, но на самом деле он не так суров, как может показаться с первого взгляда.
Сообщив имя Наполитино, Собецки, похоже, показывал Билли, что тот снова пользуется полным его доверием.