Испытание страхом

– Страшно, хотя страх со временем ослабевает. Ты боишься, что не сможешь перейти, но с каждым переходом все меньше и меньше. Это вроде прыжка с парашютом или погружения с аквалангом.

– А зачем… – я не знал, как сформулировать вопрос, но все-таки спросил. – Те тела, что я видел… зачем ты их сохраняешь?

– В каком смысле? – не поняла она.

– Они ведь повреждены, – сказал я. – Некоторые из них в агонии. Почему бы просто их не убить?

– Ты что! – с возмущением воскликнула она. – Жизнь человека священна, ее нельзя отнимать без самой крайней необходимости. Однажды, когда я была совсем маленькой, я убила человека… женщину. Мне казалось, что я избавлю ее от страданий, но Лорд очень сильно тогда на меня рассердился. Он сказал, что я не знала, что натворила, что действовала не думая, а это глупость, то есть более, чем преступление. Он хотел дать этой женщине новые руки и ноги, но я преждевременно лишила ее жизни, полагая, что делаю доброе дело.

– Но ведь эти тела – не люди! – напомнил я с удивлением. – Они были тобой, а сейчас фактически мертвы…

– Фактически они как раз живы, – возразила Нааме, поджав губу. – И я не стану лишать их этой жизни. Пока человек что-то чувствует, он жив, и не нам отбирать у него даже оставшиеся крохи жизни.

* * *

Стараясь забыть ужасы «коридора мертвецов», я проводил свободное время, общаясь с Нормой. Я рассказал ей, как ее воспринимают другие випочки.

– Мне это странно, – сказала она. – Но не могу исключить тот факт, что им больше известно обо мне, чем мне самой. Говорят, что со стороны виднее.

– А что ты сама чувствуешь? – спросил я.

– Я не умею чувствовать, – ответила Норма. – И даже не понимаю, как это. Размышляя, я сама пришла к выводу, что не являюсь искусственным интеллектом, хоть, наверно, могла бы пройти любой из существующих тестов.

– Почему? – спросил я.

– Потому что, как мне кажется, что для вас, человеков, свое «я» – это центр вселенной. Для меня мое «я» – маленькая ее часть. У этого «я» есть роль и место. Но в целом я не чувствую себя индивидуальной, уникальной, как вы. Наверно, потому у меня и нет настоящих чувств.

– Но ты говорила, что тебе бывает неприятно, когда…

– Да, – согласилась она. – Так оно и есть, неудовлетворенность невыполненной задачей и удовлетворение от успешного выполнения присутствуют. Но можно ли считать это настоящими чувствами?

– А привязанности? – осторожно интересовался я. – Мне показалось, что ты…

И замолчал. Я чувствовал, что ступаю на зыбкую почву. С одной стороны, я вовсе не хотел, чтобы Норма привязывалась ко мне, ведь у меня есть Нааме. С другой – даже в теле «Таннина» я все еще воспринимал ее как… а как, кстати? Как женщину?

– Я не уверена, что привязанности не являются запрограммированными, – ответила она. – Существуют законы робототехники, мы им подчиняемся, только и всего. У меня нет никаких привязанностей, которые я могла бы объяснить по-другому.

– Например? – спросил я.

– Например, я легко отказалась от того тела, в котором мы встретились впервые. В принципе, это можно объяснить тем, что у меня это тело вызывало отрицательные ассоциации, но…

Я прислушался. Станция едва заметно вздрогнула – правильно, это отправился вниз «Атлантис», который должен забрать последнюю группу и Лорда.

– …но следующее тело, например, мне понравилось, я имею в виду корабль, – продолжала Норма. – И все-таки я легко сменила его на неуклюжего «Таннина».

– Почему? – спросил я, а затем добавил (наверно, только для того, чтобы не услышать ответа). – Видишь, ты говоришь «нравилось», а это чувство.

– Нет, – возразила она. – Это слово описывает то, что мне было удобно и комфортно с телом шаттла, только и всего. «Таннин» в этом плане не менее удобен, если довести его до ума. Поэтому мне было несложно заменить одно на другое. Вы спросили «почему»… Знаете, вот это, наверно, можно назвать привязанностью. Мне хочется быть рядом с вами. Логического обоснования этому нет, по крайней мере я не могу его найти. Тем не менее я выбираю служить именно вам. Возможно, это действительно чувство?

Я промолчал. Я не знал, как вести себя с Нормой. Я не мог воспринимать ее как собственность, как свою вещь – для меня она являлась личностью. Разумной и способной чувствовать. Она подставилась под пули, чтобы меня защитить. Мне могут возразить, что это – ее прямая обязанность (второй закон робототехники!), и она не могла поступить по-другому. Мне могут сказать, что инстинкт самосохранения у андроидов оформлен не так, как у людей, – их тело подлежит ремонту или даже замене.

Но я узнал, что наше человеческое тело тоже можно «отремонтировать», усовершенствовать и даже заменить. А еще я знал, что боль, которую она испытывает, – настоящая. И смерть для нее была не абстракцией. Когда я «чистил ее карму», я видел там страх смерти (третий закон робототехники!) и понимал, что ее самопожертвование – не просто функция.

Размышляя над этим, я пришел к определенному выводу.

* * *

– Скажи, тебе это действительно важно? – спросил я у Нааме, когда мы, обессиленные, лежали рядом на ее постели.