Испытание. По зову сердца

— Живой он! — сказала наконец Аграфена Игнатьевна. — Живой!.. А раны бывают легкие — в руку или в ногу.

— Ох, если бы так! — плача проговорила Нина Николаевна.

Только теперь Юра понял, какие мысли тревожат мать и бабушку.

— А вы думаете, что папа... что папа... — сказал он и вдруг уткнулся лицом в кофту матери.

— Ну вот, и этот тоже!.. Да чего вы раскисли?.. Жив он, здоров и награду высокую получил! — первой взяла себя в руки Аграфена Игнатьевна.

Вечером Пелагея Гавриловна позвала Железновых к себе ужинать. Когда они вошли в избу, их с поклоном встретил сам хозяин. Он взял Аграфену Игнатьевну под руку, провел ее на вторую половину, где по-праздничному был накрыт стол. Здесь было все, что только оказалось в запасе у Пелагеи Гавриловны. Она даже блинов напекла на радостях.

За столом говорили только о Якове Ивановиче. Назар посоветовал отбить депешу товарищу Калинину: «Раз он подписал Указ, значит, ему уж известно, где служит ваш полковник». Галина Степановна порекомендовала написать письмо в редакцию газеты.

Назар поднялся из-за стола, подошел к комоду, взял чернильницу, бумагу, ручку с пером.

— Пиши, Николавна. Одно — товарищу Калинину, другое — в эту самую редакцию газеты, — сказал он и поставил перед Ниной Николаевной лампу.

Все сообща стали обсуждать текст писем.

Когда Железновы уже легли спать, в темноте к кровати Нины Николаевны подошел Юра.

— Мама, не спишь? — прошептал он.

— Ты что, сынок? — Нина Николаевна прижала голову сына к своей щеке. Его ресницы, моргая, приятно щекотали висок.

— Ты очень будешь скучать обо мне, если я уеду на фронт? Я там разыщу папу...

Это проявление детской заботы об отце напугало Нину Николаевну. Она высвободила руку и приподнялась на кровати.

— Ты что это, Юра, задумал? Хочешь меня с бабушкой совсем расстроить? Где же ты там, в таком пекле, найдешь папу? Глупышка ты мой!.. Выбрось-ка все это из своей головы!

— А почему ты думаешь, что не найду? — стоял на своем Юра. — Ведь полковников Железновых на фронте немного. Приду в штаб или к главному командиру фронта и спрошу...

— Ступай, сыночек, спать. — Нина Николаевна поцеловала сына и ласково пошлепала его по щеке. — И больше об этом думать не смей!..

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Рано утром прибежали ребятишки.

— Тетенька, на собрание скликают! — сняв шапку, прокричал с порога Кузька.

— Куда? — щурясь от печного жара и вытаскивая ухватом из печи чугунок, спросила Нина Николаевна.

— На завалинке у Щедриных. Какой-то из города приехал. Бают, про войну сказывать будет.

Юра быстро натянул облысевшие рваные сапоги, повязал пионерский галстук, накинул на себя пальтишко и взял было уже шапку, как из-за полога послышался бабушкин голос:

— Ты куда?! Разве тебя приглашают?

— Нет, не приглашают, — ответил он, — но пионеры ведь должны знать, что делается на фронте.

— Погоди, сынок, — остановила его мать, — вместе пойдем.

По дороге Юра болтал без умолку. Оказалось, что у него есть свои планы, как участвовать в войне.

— А знаешь, мама, я могу убить Гитлера!.. — сказал он. — Подделаюсь под нищего и подкараулю его...

Нина Николаевна улыбнулась:

— Конечно, такого людоеда следовало бы убить. Но этого ни ты ни я сделать не можем.

— Ты меня все за маленького считаешь, мама!.. — Юра внимательно посмотрел на мать. — А я уже большой! Эх, мне бы где-нибудь достать револьвер или бомбу!..

— Не болтай попусту, герой! — перебила его Нина Николаевна, а сама с опаской подумала: «Слишком много он об этом говорит! Как бы вправду чего-нибудь не учудил! Он очень повзрослел, смелый стал, решительный, весь в отца!..» — Никогда не нужно думать о том, чего сделать не можешь! — строго добавила она. — Думай лучше о том, чтобы у тебя двоек не было!

— А из-за чего двойки получаются? — уже виновато оправдывался Юра. — Из-за Гитлера! Вот как станешь думать о войне, так никакие уроки в голову не лезут!..

Когда они подошли к дому Щедриных, на завалинке уже сидели женщины.

Нина Николаевна уселась на толстом бревне. Утреннее октябрьское солнце приятно грело спину, и она распахнула пальто.

К колхозникам вместе с Крутовских подошел человек лет пятидесяти с усталым, изрядно заросшим седой щетиной лицом. Нина Николаевна узнала в нем одного из строителей, которого несколько дней назад видела на картофельном поле.

— Так вот, дорогие товарищи, — обратился этот человек к колхозникам. — Мы приехали к вам из Ленинграда. Вы сами знаете, какая тяжелая судьба забросила нас сюда, какое страшное горе нас с вами пососедило!.. И теперь я обращаюсь к вам с большой и покорнейшей просьбой: помогите построить здесь завод. Без вашей помощи, дорогие товарищи, мы этой стройки не осилим!.. А с вами вместе задание правительства сможем выполнить досрочно. — Он обвел всех собравшихся глазами, и Нина Николаевна, сама родом из Ленинграда, подумала, что в этом человеке есть то, что свойственно многим коренным ленинградцам, — простота и душевность в обращении, умелый, но в то же время бесхитростный подход к людям, чистая русская речь.

Как только ленинградец кончил говорить, женщины сразу загудели:

— А что это, трудповинность?