Испытание. По зову сердца

Тут дед Гриша решил первый удар принять на себя и тем самым дать время хозяевам спрятать все то, что могло их подвести.

— Сейчас, сейчас! — кричал он еще со двора. И, подойдя к крыльцу, как бы не понимая, кто это стучит, возмутился: — Господа! Чего барабаните? Ведь ночь. А ночью заведение не работает.

Из-за дверей донесся голос хозяйки:

— Айн момент! Айн момент!

Потом слышалось, как в скважину не попадал ключ. Наконец дверь открылась, и хозяйка, впустив «гостей», распахнула дверь в горницу, где хозяин, держа лампу в руках, вскинул руку и прокричал:

— Хайль Гитлер!

Главарю карателей ничего не оставалось, как остановиться у порога и тоже вскинуть руку:

— Хайль!

Его примеру последовал и начальник местной полиции и тут же гримасой показал Кудюмову, что ему очень и очень неприятно участвовать в этом деле.

Вера, делая вид, что она принимает их за ночных гостей, хотя у самой нервы были на пределе, — раздвинула портьеры и пригласила эсэсовцев в офицерскую комнату, где для такого случая всегда на ночь на стол ставились термос с горячим кофе, масленка, сахарница и под стеклянным колпаком манящие свежим салом бутерброды:

— Битте, герр гауптштурмфюрер! — и, как бы вспоминая забытое слово, кокетливо закрутила пальчиком. — О! Зо! Аус зиеген... А, — опять крутанула, — их аус зиеген.

Тем временем Михаил Макарович поставил лампу на стол и подскочил к эсэсовцу, чтобы принять от него пальто. Гауптштурмфюрер отстранил хозяина, обдал холодным взглядом хозяйку и, махнув перчаткой, произнес: — «Галоло!!» И по этому одному взмаху вся свора, видимо, основательно натренированная, мгновенно принялась за работу: обершарфюрер схватил хозяина, закрутил ему руки за спину, а другой эсэсовец его обыскал. То же проделали и с Верой, но ее обыскала обершарфюрер-женщина в форме, предварительно провокационно спросив:

— Железнова Вера?

Вера сделала вид, что не поняла. Эсэсовка повторила:

— Я Бронислава Казимировна, — спокойно ответила Вера.

Эсэсовцы стучали сапожищами во всех комнатах. Женщина в форме обершарфюрера поспешила наверх.

Там она обратилась к Лиде:

— Железнова Вера?

— Не понимаю. Отродясь Зина. По-взрослому значит Зинаида. Фарштейн? Зинаида!

А сапоги грохотали в сенях и в кухне, топали во дворе и в пристройках.

Сам гауптштурмфюрер, распахнув добротную, на меху, кожанку, сидел, развалившись, боком к столу и, вооружившись лупой, рассматривал документы, изъятые из ящика буфета. Закончив с ними, стал спокойно разглядывать куклу, производя сквозь зажатые губы один и тот же звук: «Тпру, тпру, тпру», — похожий на какой-то марш. Сзади него, у окна, лицом к двери, стоял здоровенный телохранитель с автоматом наготове.

Михаил Макарович и Вера за все были спокойны. Предвидя подобное, они ничего здесь не держали. Единственное, чего они боялись, это как бы эсэсовцы не выстукали в буфете маленький тайничок с шифром. И когда за прилавком зазвенела посуда, а затем заскрипели вытаскиваемые из буфета полки — у Веры и Михаила Макаровича сжались зубы. Но они ни одним мускулом не выдали своего волнения и страха.

Наконец у буфета и вообще в обеих комнатах затихло, послышался чеканный шаг, щелк каблуков и громогласный доклад по-немецки:

— Господин гауптштурмфюрер! Осмотр закончен. Ничего не обнаружено.

Если бы можно было сейчас расслабиться, то люди, стоящие лицом к стенке, зарыдали бы от радости, тут же рухнули бы на пол. Но надо выстоять до конца!

Часы пробили полночь. С последним их ударом отрапортовал и последний обершарфюрер:

— Ничего не обнаружено!

— Гут! Аллес! — произнес гауптштурмфюрер и, посадив куклу-согревашку на свое место и отпустив солдат, сбросил с плеч пальто на растопыренные руки телохранителя, сунул ему фуражку и, извинившись перед хозяевами, что, мол, выполнял только приказ, освободил и их и как ни в чем не бывало сел за стол, пригласив к столу и начальника полиции. — Битте, фрау! — обратился он к Вере и жестом руки показал на красавицу куклу и на бутерброды, а затем повторил на ломаном русском языке: — Прошу вас яйки, сало — жи-жи, — что значило — «поджарить», — и чуть-чуть шнапс.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Вскоре в тылу армий московского направления закрутились и рекогносцировочные группы, и квартирьеры, и просто начальники. Из-за зимнего бездорожья — а зима на удивление выдалась снежная и морозная — они мчались исключительно по Московско-Минской автостраде или следовали железной дорогой. У Сафонова поворачивали — одни на север — на Белый, другие на юг — на Дорогобуж. На перепутье многие из них не миновали гостеприимной корчмы Кудюмова.

Корчма работала в светлое время. С наступлением темноты окна плотно закрывались надежными ставнями, но посетители зачастую задерживались допоздна.

Местной администрации, полиции и даже агентов СД Кудюмов не очень-то боялся, так как за всякую ему услугу каждого щедро благодарил. Некоторым гитлеровцам даже устраивал продовольственные посылки в Германию. Больше всего боялся своих односельчан. Они видели, как хозяева корчмы раболепно встречали и провожали врагов, и при встрече не раз со злобой бросали хозяину и хозяйке: