Испытание

Бывал на Диксоне и Алексей Башилов, вместе с товарищами по экипажу ходил к памятнику и слушал рассказы о норвежском полярном матросе Тессеме. Печальный это памятник.

В 1918 году Амундсен отправился на шхуне "Мод" в очередное арктическое плавание. Он намеревался дойти до Новосибирских островов и, дрейфуя во льдах, выйти к полюсу. К тому времени, хотя он и был открыт, но известен людям не больше, чем обратная сторона Луны.

Однако в первый год шхуна до Новосибирских островов не дошла, а вынуждена была зимовать во льдах восточнее мыса Челюскин. Район этот был слабо исследован. Амундсен и участники экспедиции принялись за его изучение и собрали важный научный материал. Предстоял многолетний дрейф, и Амундсен решил отправить материалы на материк.

"Мод" стояла в девятистах километрах от Диксона, где действовала полярная станция, а с 1915 года там стала работать одна из первых в Арктике радиостанций. Доставить на Диксон материалы - значило передать их в надежные руки, а кроме того, дать миру весточку о судьбе экспедиции, о которой с момента выхода из порта никаких сведений не было.

Для похода на Диксон Амундсен отобрал двух самых надежных участников экспедиции - Питера Тессема и Пауля Кнутсена. Отлично физически подготовленные, не новички в Арктике, они с охотой взялись выполнить поручение.

Путь до Диксона лежал по берегу Харитона Лаптева. Тессему он был известен. В сентябре 1919 года Тессем и Кнутсен простились с товарищами, оставшимися на шхуне, и с тех пор живыми их никто не видел.

Через год на розыски пропавших моряков снарядили сначала одну, а затем и другую экспедицию. В результате тщательных поисков удалось в конце концов выяснить, что Пауль Кнутсен погиб, не дойдя до цели девяноста километров, а Питер Тессем нашел смерть всего в трех километрах от Диксона. Возможно, в последние минуты он видел светящиеся окна полярной станции и высокую антенну... Так что достичь арктического берега - не значит еще спастись. Алексей это понимал, обдумывая путешествие на шлюпке, когда она у него была, а теперь даже и думать об этом нечего.

На исходе дня, несмотря на усталость, Алексей продолжал достраивать будущее жилье. Работа шла тяжело, приходилось часто отдыхать.

Как-то, распрямив спину, он глянул на море и совершенно неожиданно увидел стелющийся по горизонту шлейф черного дыма. Ветром его наваливало на воду, и он тянулся по ходу судна. В первый момент Алексей не поверил своим глазам. Но прошла минута, а дым не исчез, стал вроде бы даже гуще, приметнее. Корпуса судна, правда, сколько он ни вглядывался, различить не удавалось.

Тогда он со всех ног бросился к берегу, но и отсюда разобрать ничего не смог. Что-то вроде белеет у самой воды. Но дым, черный дым!

Проплавав несколько лет кочегаром, Алексей хорошо знал, что такой дым валит, когда в топках жгут низкосортный уголь. Он плохо горит, пар на марке трудно держать, но дымит будь здоров! Кочегары и палубные матросы проклинают такой уголь. Копоть толстым слоем оседает на палубы, на мостик, на белые надстройки. А любое судно должно сиять чистотой.

- Эй, трюмные черти, будьте вы трижды неладны, - ругают кочегаров палубные матросы, - какие черные души коптите в своих адовых топках?

Кочегары в ответ скалят сверкающие на чумазых лицах зубы и отшучиваются:

- А вы бы, палубные ангелы, подбросили нам антрацита.

Кочегарам и самим поганый уголь хуже горькой редьки: чистить топки куда труднее, нежели драить до блеска палубы. Но что поделаешь, когда ничего другого из-за этой проклятой войны нет и не предвидится.

С каким удовольствием Алексей кидал бы в топку и такой уголь, привычно ощущая на лице и на обнаженной груди нестерпимый жар. Как хорошо поработать тяжелой совковой лопатой. А потом, торопливо утерев лицо, припасть запекшимися губами к кружке с холодной водой...

Между тем дым над горизонтом начал рассеиваться и через некоторое время вовсе исчез. Перед глазами Алексея расстилалась все та же мерно раскачивающаяся пустая бугристая серо-зеленая равнина, над которой стелились низко бегущие облака.

Тоскливо продолжал смотреть вдаль Алексей, слабо надеясь, что пароход, может быть, еще покажется. Но время шло, а даль оставалась пустынной.

Перед его мысленным взором проходила привычная корабельная жизнь, которая и сейчас размеренно текла своим чередом в каких-нибудь считанных милях от него. Живо представились металлические трапы, глухо гудящие, когда по ним торопливо топают десятки ног, на судах по трапам степенно ходит только высокое начальство, все остальные почему-то непременно бегают, хотя, казалось бы, все близко, да и торопиться особенно вроде бы некуда.

И все же приятно взбежать - не подняться, а именно взбежать по трапу на жилую палубу, на прогулочную, где так и обдаст свежим влажным дыханием моря.

А как чудесно в кубрике, в столовой, в затишке на полубаке, где всегда собираются свободные от вахты...