– Успокойтесь! – сказала Жнец Кюри Константину. – Две мишени лучше, чем одна. Если в переполненном зале им удастся меня убить, то полностью меня
Смысл в словах Жнеца Кюри был. Если Цезарь мог быть навеки лишен жизни, то жнецы – нет. Кинжал, пуля, грубая сила, яд – это могло их убить, но лишь на время. Через пару дней их восстановят, причем – с ясным портретом нападавшего в памяти. В этом смысле временная смерть могла быть отличным инструментом поимки злоумышленников.
Затем Жнец Константин раскрыл причины своего крайнего беспокойства.
– Мы получили предупреждение, что сегодня вечером на вас будет совершено покушение, – сказал он, когда публика начала заполнять зал.
– Предупреждение? – спросила Жнец Кюри. – От кого?
– Мы не знаем. Но мы отнеслись к нему со всей возможной серьезностью.
– И как мне поступить? – спросила Ситра.
– Делайте свое дело. Но будьте готовы защитить себя.
Цезарю предстояло умереть в первой сцене третьего акта трагедии. В самой пьесе было пять актов, и на протяжении оставшихся двух призраку убитого императора давалась возможность являться его убийцам и хорошенько терзать их. Хотя, чтобы играть роль призрака, был нанят другой актер, сэр Олбин Олдрич чувствовал, что это снизит эффект от его действительной смерти на сцене. А потому было решено, что трагедия закончится вскоре после смерти Цезаря, а Брут, соответственно, лишится возможности произнести свое знаменитое «Римляне, сограждане и друзья!», отчего актер, игравший друга и убийцу Цезаря, впал в злобную ипохондрию.
Никто на сцене не станет сеять смуту и выпускать на свободу псов войны. Вместо этого прожектора обратятся на пораженную зрелищем публику, при этом занавес не упадет, а мертвое тело Цезаря останется лежать на сцене до того момента, когда последний зритель покинет зал. Таким образом, последнее мгновение актерской судьбы сэра Олбина станет одновременно и знаком того, что никогда уже ему более не взойти на сцену.
– Вы можете отнять у меня мое физическое бессмертие, – сказал он Жнецу Анастасии, – но это мое последнее представление навсегда сохранится в анналах театра.
Когда театр заполнили зрители, Жнец Константин подошел к Ситре в кулисах и встал позади нее.
– Не бойтесь ничего, – сказал он. – Мы здесь, и мы вас защитим.
– Я не боюсь, – отозвалась Ситра.
По правде говоря, она боялась, но страх был вытеснен злостью, которая все более овладевала ею – Ситру вверг в ярость сам факт того, что кто-то рискнул избрать ее в качестве мишени. Немного она боялась и сцены – как любой начинающий актер. Но этот страх она посчитала глупым, хотя и знала, что ей от него не избавиться. Играть на сцене! Какие только ужасы не приходится переживать, работая жнецом!
Зал был полон, и, хотя об этом никто не знал, среди публики находились около двадцати переодетых охранников, принадлежавших сообществу жнецов. В программке говорилось, что зрители увидят нечто, никогда прежде не происходившее на сценах театров Мидмерики, и хотя многие выражали сомнение в том, что их чем-то можно удивить, прочих разбирало любопытство.
Пока Жнец Анастасия ждала своего выхода за сценой, Жнец Кюри заняла место возле прохода в пятом ряду. Кресло было маленьким и неудобным. Кюри была высока ростом, а потому ее колени упирались в спинку впереди стоящего кресла. Сидящие вокруг нее зрители мертвой хваткой вцепились в свои программки, испуганные перспективой провести вечерок в соседстве жнеца, который, как они полагали, явился, чтобы прикончить одного из них. Исключение составлял непосредственный сосед Жнеца Кюри, который был не только общителен, но и болтлив. У него были пышные усы, забавно подергивающиеся, когда он говорил, и Жнец Кюри с трудом удерживалась от смеха.
– Какая честь для меня находиться в обществе самой Госпожи Смерть, – говорил он перед тем, как погас свет. – Надеюсь, ваша честь, вы не возражаете против того, чтобы я вас так называл. Очень немногие жнецы в Мидмерике, да даже и во всем мире, столь знамениты, как вы, и нет ничего удивительного в том, что вы покровительствуете театру эпохи смертных. Только наиболее просвещенные из жнецов делают это.
Жнец Кюри подумала – а не подослали ли этого человека, чтобы он своей лестью довел ее до смерти.
Жнец Анастасия смотрела спектакль из-за кулис. Как правило, она, как и большинство людей, не понимала сути развлечений, которыми услаждали себя люди эпохи смертных. Страсти и страхи, триумфы и утраты – все это не имело смысла в мире, где не было нужды, алчности и естественной смерти. Но, будучи жнецом, она в большей степени, чем ее современники, могла проникнуться духом древнего мира. А еще, конечно, ей открылась суть жадности и властолюбия. Эти вещи отсутствовали в жизни обычного человека, но проросли сорной травой в сообществе жнецов, из темнейших закоулков проникая в самый центр его жизни.