Испытание

Через день после встречи с Трэкслером Грейсон выкрасил волосы в цвет, обозначенный в рекламном листке парикмахера как «обсидиановая бездна». Абсолютно черный цвет, аналога которому в живой природе не было – подобно черной дыре, он словно втягивал в себя весь свет, и оттуда, из непостижимой черноты сверкали глубоко посаженные глаза новоиспеченного фрика.

– Стиль двадцать первого века, – прокомментировал свою работу стилист. – Что бы это ни значило.

Кроме того, Грейсон сделал себе металлические подкожные вставки на правом и левом висках – словно отращивал рожки. Рожки выглядели не так агрессивно, как волосы, но все вместе делало Грейсона похожим на пришельца из другого мира, слегка дьявольской наружности.

Если он и не чувствовал себя фриком, то выглядел таковым на сто процентов.

Следующим шагом было попробовать себя в новой роли.

Его сердце билось чуть быстрее, чем обычно, когда он подошел к «Склепу», местному клубу, где обитали фрики. Болтавшиеся перед дверями клуба завсегдатаи, увидев приближающегося Грейсона, принялись оценивающе разглядывать его. Он, в свою очередь, окинул их взглядом. Эти люди – карикатура на самих себя, подумал Грейсон. Основу культуры фриков составлял принцип неподчинения, но эти люди так точно подчинялись этому принципу, что своим поведением взрывали его изнутри.

Грейсон приблизился к входным дверям, которые охранял мускулистый вышибала. На груди его висел бейджик с именем «Мандж».

– Только фрики, – сурово сказал Мандж.

– Я что, не похож на фрика?

Тот пожал плечами:

– Всякие тут ходят. Притворяются.

Грейсону пришлось достать удостоверение с красной буквой «Ф».

Вышибала был удовлетворен.

– Приятного вечера, – сказал он и впустил Грейсона.

Грейсон думал: сейчас будет громкая музыка, сверкающие огни, извивающиеся тела и темные уголки, где происходит нечто непристойное. Но то, что он нашел в «Склепе», никак не соответствовало его ожиданиям – он был настолько не готов к тому, что увидел, что, ошеломленный, остановился и подумал, что ошибся дверью.

Он оказался в ресторанном зале, залитом ярким светом. Красные кабинки и сияющие стулья из нержавейки, стоящие рядком перед стойкой – все как в старинных кафе, где подростки собирались, чтобы выпить содовой. В зале сидели чистенькие юноши в леттерманских бомберах и девушки с волосами, собранными в конские хвосты, в длинных юбках и толстых, с ворсом, чулках. Грейсон признал эпоху, которую этот зал должен был отражать, – «пятидесятые». Это был период из жизни Мерики, в эпоху смертных, когда всех девочек звали Бетти, Пегги или Мэри Джейн, а парням давали имена Билли, Джонни или Эйс. Как-то учитель говорил Грейсону, что «пятидесятые» были периодом длиной всего в десятилетие, но Грейсон не поверил. Длились «пятидесятые», как он думал, не меньше сотни лет.

Местечко было точной реконструкцией той эпохи. Но что-то здесь выбивалось из общего тона, потому что тут и там среди старомодных чистюль сидели фрики, совершенно на них не похожие. И вот один из фриков, в намеренно разодранной одежде, вломился в кабинку, где сидела счастливая парочка.

– Проваливай отсюда, – сказал он неслабого вида Билли в бомбере с университетской буквой на левой груди, – я хочу поболтать с твоей телкой.

Билли, естественно, уходить отказался и пригрозил фрику, что «вырубит его до следующего вторника», на что фрик ответил тем, что вытащил Билли из кабинки и начал драку. Билли имел все, чтобы оттузить тощего фрика – впечатляющие размеры и силу, не говоря уже об устрашающем виде. Но каждый раз, когда он наносил удар, фрик уворачивался и бил в ответ, да так удачно, что уже через несколько минут качок Билли бежал, отчаянно голося. Оставленная же им девица, с интересом наблюдавшая за разворачивавшейся битвой, теперь смотрела на фрика благосклонно и, когда он присел к ней за столик, склонилась к его плечу, словно они давно уже были парочкой.

За другим столиком боевой раскраски девица, нашпигованная металлом, вступила в перепалку с хорошенькой дебютанткой в розовом свитере. Спор перерос в потасовку, в конце которой девица-фрик рванула на своей противнице свитер, разорвав его чуть ли не надвое. Хорошенькая не стала отбиваться – зарылась лицом в ладони и горько расплакалась.

А в задней части ресторанного зала еще один Билли разочарованно стонал, потому что продул на бильярде все папочкины деньги безжалостному фрику, который теперь поносил его последними словами.

Какого черта? Что здесь, вообще, происходит?

Грейсон сел за стойку, желая исчезнуть в черной дыре своей прически до той поры, пока ему не станет понятной суть разворачивающихся перед его глазами драм.

– Ну, чем тебя порадовать? – спросила его бойкая официантка с буквами «ВПП» на блузке. Взлетно-посадочная полоса?

– Ванильный коктейль, пожалуйста, – сказал Грейсон. Разве не это обычно заказывали в «пятидесятые»?

Официантка усмехнулась:

– Надо же, «пожалуйста»… Такого здесь не услышишь.

ВПП сделала коктейль, вставила в стакан соломинку и, протянув Грейсону, пожелала:

– Хорошего вечера!