Хорошо, пусть ее спрятали, но если и в самом деле есть некий таинственный кукловод, у которого все «куклы» на виду, то он-то давно мог уже от нее избавиться, причем сразу же после того, как с ее помощью американцы скинули им деньги на счет. Те самые двадцать грязных миллионов долларов, на которые и можно было снять фильм, про который уже несколько раз упоминал Босяткин, пока они кружили над его домом. И только сейчас она поняла, что он вовсе имел в виду не кино, а реальное действо, в котором смерть ее не находила лишь потому, что не была сыграна еще до конца последняя сцена и ее роль во всем этом фарсе. Идиотский финал, сделала тут же она неутешительный вывод. Сдохли все, а злодей так и не появился… Или он и не должен был никогда появляться в этом ужастике? Что для режиссера всего этого ужаса концовка давно уже было неважна, поставившего во главу всего сам процесс, но что тогда было для него важно? Ее смерть? Кэт задумалась… Ну вот она и умерла, а дальше-то что? Плевать этот гад хотел на ее смерть, что просто надо принять и смириться, убежать же все равно невозможно. И неважно, американка она или русская актриса, для невидимого извращенца было важно, чтобы все было по сценарию как в той книге, в которой были дано прописаны все их телодвижения. Мертвая попробовала пошевелиться и встать, как резкая боль пронзила всю ее спину, искривив в дикой гримасе холодеющее уже лицо. Маску лица…
Сценарий… С этим словом в ее жизни явно было связано что-то мерзкое и определенное. Определенное — что всякая реклама снимается по сценарию, а мерзкое — что из-за этого ее когда-то конкретно поимели на заднем сиденье такси. Или все же на переднем? И поимели-ли вообще? Как она вообще могла оказаться в такси, если неслась в кабриолете из аэропорта? Интересно, вздохнула она, боясь пошевелиться, чтобы не нарваться на очередную боль в спине, уж не сломан ли у нее позвоночник? Тут же представила себя в образе неподвижной овощи на грядке, поливающей себя горькими слезками, а потом сразу же горбуньей, ковыляющей, прихрамывая на одну укороченную ногу, на Голгофу, что не предало оптимизма, а только еще больше смочило слезами свое-чужое лицо. И так ей стало себя жалко, как никогда до этого она себя не жалела, что волком выть захотелось. Она поняла, она все поняла: этому проклятому кукловоду вовсе не нужна была ее смерть, ему нужно было ее пожизненное унижение и после смерти.
— Вадим, — Кэт устало позвала целующегося мертвеца, — отвлекись на минутку и скажи, ты концовку той книжки помнишь? Если я была актрисой, как вы все заявляете, то значит, должна была читать этот гребаный сценарий, напомни, что там нам еще уготовлено? Разбились, сдохли, с трупами вдоволь нацеловались, сколько над нами будут еще издеваться? Я даже дохлой боль чувствую…
— Не дышит.
— В смысле? — усмехнулась брезгливо она, скривившись в отвращении ко всему этому неземному. — Труп не отвечает взаимностью на ласки покойника? Плохо стараешься… Он еще в воздухе представился, так что там было в конце?
— Китайская ничья, — ответил целующийся, отстраняясь от бесчувственного, вытирая рот тыльной стороной ладони и сплевывая, — все умерли.
— Не все, — произнес чуть слышно пришедший в себя Босяткин. — Спрашиваешь, что было в конце? Ты у меня спроси, милая…
— Вот она и спрашивает, — обрадовался Погорел, подкладывая под голову искалеченного часть мягкой обивки от некогда шикарного дивана из самолета, оказавшейся после крушения вне кукурузника.
— Что за бред? — Кэт не верила своим ушам. — Мы что, блин, еще живы? Господи, — простонала она упавшим голосом, совсем не обрадовавшись этому факту, — нас еще тока предстоит всех угробить, а я то, дура, подумала, что уже отмучилась.
— Как видите, — прохрипел Босяткин, — я играю самого главного злодея в этой комедии и даже не собираюсь подыхать, как вы заметили, если только вместе с вами. Хотите знать, где деньги, кхе-кхе, минуя весь этот бессмысленный треп триста шестьдесят пятой страницы прощального вальса, за которой уже ничего?
Погорел устало кивнул, хотя в данный момент его эта тема вообще не интересовала, но если человек на краю могилы желает поговорить о самом дорогом, нельзя отказывать несчастному в его скромном желании. И стоило ради этого откачивать выродка, чтоб тот тут же принялся за старое.
— Так нет никаких денег, кхе, — Босяткин снова закашлялся, — съели! Не перебивай, дай договорить, не так уж много у меня слов осталось. Все мы приходим в этот мир зачем-то… Я, чтобы делать гадости людям, а ты — чтобы прожить бестолковую жизнь. Гадости закончились, осталась только бестолковость… Дуракам везет. На этот раз повезло тебе, хвалю. И хуже всего то, что когда, ты наконец, понимаешь, что свое собственное бытие было бездарно день за днем профукано на всякую хрень и принимаешь решение дальше жить только с глубоким смыслом, тут-то весь этот смысл тебя и покидает.
— Какой смысл в жизни без денег… — поддакнул ему Погорел.