Исповедь отшельника

– Рад вам, – откликнулся Марк Антоний. – Дойдете или включить свет?

– Дойду.

– Тоже любите темноту?

– Скорее полумрак. Когда кругом черно, я теряюсь.

– А у меня глаза кота.

Тем временем Мира достигла столика, что разделял ее и Антона. Он сидел на диване, она на кресле. Между этими предметами мебели был воткнут еще один – журнальный столик. На него госпожа Салихова опустила поднос. После этого заняла свое место.

– Открывайте вино, я пока организую закуску, – сказала она, взявшись за банку оливок.

Когда они приехали в квартиру Миры, то, попив чаю, улеглись спать. Оба устали так, что с ног валились. Проснулись вечером. Первым – Антон. Мира, когда пробудилась, услышала шум воды. Это гость принимал душ. Пока он делал это, она приводила себя в порядок. Умылась в кухне, нанесла чудо-крем на лицо. Подкрасилась. Волосы у Миры были так себе. Поэтому она начесывала их и покрывала лаком. При таком «тюнинге» можно было особо не переживать о прическе. Несколько взмахов расчески и новая порция фиксатора приводили ее в надлежащий вид. А если еще пряди подколоть, хвост или косички, то на голове просто вавилон.

Из ванной Антон вышел спустя полчаса. Мира успела не только прихорошиться, но и сделать кофе. Варила кофе она в турке, но крайне редко. Обычно пила растворимый. Бурда, конечно, но лучше, чем тот, что варганила прислуга. Приготовление кофе не каждому давалось. У Миры был к этому талант. Тогда как кашеварить не умела. Умудрялась сжечь яичницу и превратить в месиво макароны. Вот, казалось бы, те же руки, но результат их трудов совершенно разный.

– А вот и я, – сказал Антон, показавшись в дверях зала.

Мира подняла на него глаза и еле удержалась от вскрика.

Перед ней стоял совсем другой человек. Не Антон! И тем более не Марк Антоний. Между теми было сходство. Заметное. Даже бросающееся в глаза. Когда Мира увидела Антона, перешагнувшего порог ее кабинета, вмиг признала того самого Марка Антония. Он постарел, но не изменился особо. Черты лица утратили четкость, фигура оплыла, хоть и осталась субтильной. Но это был тот же рэпер, только состарившийся. Теперь же перед Мирой оказался совершенно другой мужчина.

Коротко стриженные темные волосы. Густые, четко очерченные брови. Рубленые черты лица. Волевой подбородок. Мощная шея, на которой уверенно сидит голова с прижатыми ушами, как у готовой к схватке бойцовой собаки.

– Что, изменился? – хмыкнул Антон.

– Очень.

– А я говорил… – Он прошел к дивану и плюхнулся на него. Одежда на нем была все та же, что и раньше, но теперь она казалась каким-то маскарадным костюмом. – Краска для волос и бритва, вот и все, что мне нужно для преображения.

– Вы выкрасили не только волосы, но и брови.

– Еще я им придал форму. И взгляд стал другим.

– Поразительно!

– А если я загорю, то стану похож на араба. Но в наше неспокойное время лучше иметь европейскую внешность.

– Хотите кофе?

– Очень. Он фантастически пахнет.

Антон взял чашку, оставив блюдце на столике, и поднес ее ко рту. Но перед тем, как сделать глоток, втянул носом аромат. Ноздри расширились, ресницы затрепетали. Мира отвернулась. Она не могла спокойно смотреть на этого мужчину. Она его хотела. Того, прежнего Антона, нет. А этого да. Хотя, по сути, что изменилось? Перед Мирой тот же мужчина, только с темными волосами и без дурацкой бороденки.

Он что-то спросил, она ответила. А потом предложила выпить. Он согласился.

Свет растворялся в темноте, как сахар в крепком чае. Кто-то более возвышенный наверняка придумал бы другое сравнение. Но Мира мыслила приземленно. По-бытовому. Поэтому, когда «сахар» растворился-таки в «чае», она включила торшер. Были бы свечи, она зажгла бы их, но увы…

Они выпили на брудершафт и перешли на «ты». Так стало легче и сложнее. Легче общаться, не запинаясь за порог уважительно-отстраненного «вы». Сложнее держать дистанцию. Когда нет порога, так и тянет броситься вперед. Без опасений и оглядки. Но нельзя. Всегда нужно ступать осторожно, а сейчас особенно. Мира уже не та, что раньше. Еще лет семь назад она, спотыкаясь, падая, проваливаясь, налетая на невидимые стены, морщилась, отряхивалась и неслась дальше. Ее отвергали, обманывали, использовали, бросали (это не то, что отвергали, хуже), и это было больно, но терпимо. Заживало на Мире быстро. Тогда, не сейчас… Тогда она была уверена в себе. Если кто-то не оценил ее, значит, дурак. Она молода, хороша собой, сексуальна, весела, щедра, богата. И умеет любить. Это дано не всякому. Но как за сорок перевалило, после каждого падения Мира поднималась с тяжестью. И долго мучилась болями. Она уже не коленки обдирала, а внутренние органы повреждала. И не было уверенности в том, что это мужики дураки и проблема не в ней… В ней, в ней проблема! Она теряет товарный вид, сексуальность и веселость. И щедрость ее уже не безгранична, поскольку кризис отразился на финансах. Любит так же, как раньше, если не сильнее… Да только кому это надо?