Исповедь на тему времени

Обитатели одной жаркой пустыни, у которых солнце считалось гигантским орлом, пытались пригвоздить его к небу. Бросая в него на закате кривые топоры, они мечтали прервать его полёт, несущий страдания. Но люди-кроты превзошли их. Они ненавидели заочно, их проклятия солнцу глохли под землёй.

Согласно их космогонии Вселенная представляла собой полубесконечную твердь, в которой рыли ходы и другие существа. Утверждали, что их Бог — Чума, а когда их разросшиеся ячейки сомкнутся с городом, разразится война.

В Царство Подземное превратилось у них Царство Небесное, достичь которого можно лишь усердно копая. Ведь оно сокрыто внутри. «Верх» стал синонимом зла, «низ» — добра. Падение заменило Вознесение: вознесённый, говорили о Люцифере, падший — о Христе. «Мир горний обратился в мир дольний», — сформулировал я их метафизику. А когда взглянул на солнце, оно показалось мне отвратительным, и комья растрескавшегося чернозёма — немым ему укором.

Он был шестнадцатым смотрителем чумы, как и предыдущие, посвящённым в тайну. Он знал, что существует отверстие, ведущее наружу, — туда, где буйствует чума. И сторожил этот засиженный слизняками люк, до бронзовой крышки которого было можно достать рукой. Сколько раз его охватывало искушение! Но открыть люк — значило впустить чуму. Он находился на самом верху, над кладбищем, устроенным здесь, чтобы защитить. Думали, что кости, источающие дурной запах, испугают. Кого? Люцифера?! Солнце-чуму?! Нет, единственным стражем, которого отделяло от смерти пол-локтя, был он, притаившийся под потолком зла! Его обострённое обоняние ловило запахи в сырой земле, а тонкий слух — малейший шорох.

Он то и дело вынимал стилет, ощупывая его нервными пальцами.

А в это время один из обитателей подвальных этажей видел сон. Нечто опаляющее, нестерпимо жгучее ворвалось в беспредельную тьму и рассыпалось мириадами искр. Ужаленный, он пробудился. Тревожно принюхиваясь, заметался по келье. От непривычных ощущений у него выступил пот. Высунувшись, он дал ему высохнуть на сквозняке, гулявшем по штольне. Где-то внизу грызли землю лопаты. Успокоенный их мерным скрежетом, он уснул. Сон повторился. Невозможно передать, что он ощутил, но, повинуясь древнему инстинкту, вылез из удушливой кельи и стал медленно карабкаться вверх. Почувствовав его движение по колебанию воздуха, в норах удивлённо заскреблись. Он оставлял позади этаж за этажом. Вот на руку ему скатился череп. Значит, скоро он минует кладбище, выше которого не поднимался ни живой, ни мёртвый. Закон запрещал здесь быть, и за ним уже пустили «землероек». Он сбросил грязную одежду. Он был у цели. И здесь его встретил смотритель чумы.

Развязок у легенды может быть несколько. В самой банальной из них смотритель чумы поразил чужака стилетом, ударом молниеносным, как укус крысы. При этом он понял, что охранял город не от внешней чумы, а от внутренней. Кладбище под ним — это кладбище бунтарей, которым он и судья, и палач. И оно будет расти, потому что история повторяется из поколения в поколение.

Согласно другому финалу, увидевший во сне солнце убил смотрителя чумы. Сдвинув тяжёлую крышку, он высунулся в кромешную тьму — стояла беззвёздная, безлунная ночь. Или он всё же на миг увидел солнце, от которого тут же ослеп, погрузившись в привычную темноту. И, познав запретный плод, стал семнадцатым смотрителем чумы.

Наконец, в последнем варианте люк, ведущий наружу, оказался наглухо задраен. Он был замурован изначально, он был замурован всегда, возможность выхода через него была лишь иллюзией.

Но какой финал ни выбрать, герои этой истории останутся зеркальными отражениями: один — жадно искавшим истину, другой — тщательно её охранявшим.

ОБ ОДНОМ ТЕКСТЕ ПЕДРО ЭРНАСТИО ДАЛГЛИША…

Речь пойдёт о «Dreaming» (сновидение или лучше — состояние сна[30]), новелле, опубликованной в 1979 году, незадолго до смерти, и вскоре незаслуженно забытой. Она примечательна во многих отношениях. В том числе, тем, что появилась уже после сборника Данлопа «Philosophical Essays on Dreaming», казалось, положившего конец страстям, бушевавшим вокруг этого вопроса с незапамятных времён.