Исповедь маркизы

У Куланжа никогда не было силы воли; он покорялся прежде всего обстоятельствам, а также влиянию своих друзей и в особенности своей жены. Они всегда прекрасно ладили, поскольку почти не встречались. Время от времени он возвращался к ней и безропотно соглашался с ее категоричными суждениями, зачастую не понимая их. Куланж начинал свою карьеру в Парламенте как советник-докладчик и бесславно кончил ее там из-за своей рассеянности и одной невинной шутки.

Защищая дело некоего Грапена, требовавшего вернуть пруд, захваченный его противником, докладчик настолько запутался в своих объяснениях, что ни он, ни другие не могли ничего понять, Куланж был слишком умен, чтобы обольщаться на свой счет, и внезапно прервал речь.

— Ей-Богу, господа, — заявил он, — я утонул в пруду Грапена.

Все было кончено: больше никаких дел он не вел.

С г-жой де Куланж все обстояло иначе: она оставалась молодой до тех пор, пока ей удавалось убеждать в этом других. Любовники и поклонники не переводились у нее дольше, чем у кого бы то ни было. В то время как ее окружали кавалеры, она была, если не считать минут ее дурного настроения, самой умной, самой любезной и самой язвительной женщиной Парижа. С возрастом, когда г-жа де Куланж убедилась, что вокруг нее образовалась пустота, она удалилась в Сен-Грасьен и поселилась возле большого Ангенского озера — истинной жемчужины природы. Она принимала там благороднейшее и изысканнейшее общество, и ее ум, слегка отягощенный сожалениями об утраченной молодости, временами становился столь же игривым и прелестным, как прежде.

Слова г-жи де Куланж повторяли, как пророчества оракула, как что-то чудесное, и однажды, когда я была у госпожи герцогини де Люин, она повезла меня к этой столь знаменитой даме, за что я ей бесконечно признательна.

Пристанище затворницы было скромным, но милым. Она называла себя святошей и искренне считала себя таковой, поскольку постоянно читала молитвы, ходила в церковь и к своему кюре.

В тот единственный раз, что я была у этой дамы, г-н де Куланж волею исключительно счастливого случая приехал в Сен-Грасьен. Кроме того, там находились другие известные люди: госпожа маршальша де Виллар, госпожа герцогиня Неверская и ее муж герцог Неверский, господин герцог Омальский и уже не помню кто еще. Какой-то глупец, жаждавший поделиться своей радостью, подошел к маршальше с подобострастным видом, чуть ли не ползая перед ней на коленях, и произнес:

— Сударыня, вы сейчас очень обрадуетесь! Заклятого врага и соперника господина маршала де Виллара больше нет: господин Мальборо умер.

— Как! — воскликнули все в один голос. — Господин Мальборо умер?

— Сегодня утром, когда я уезжал из Парижа, об этом кричали уличные торговцы, — продолжал несносный глупец.

— Господин Мальборо умер! — повторил Куланж. — Это страшное горе для короля Вильгельма. И что говорит об этом прекрасная госпожа Мальборо?

— Право, сударь, не знаю, — ответил тот, окончательно растерявшись.

— Вероятно, она перестанет ходить в своем вечном розовом платье, — вступила в разговор г-жа де Куланж, — и ей придется обновить свой гардероб, которым она так дорожит, будучи жуткой скупердяйкой.

— Сударыня, я хочу написать песню по случаю кончины Мальборо, — заявил г-н де Куланж, — таким образом я по-своему отслужу «Те Deum»[5].

— В ваши-то годы, сударь! — воскликнула дама, не упускавшая случая сказать мужу что-нибудь приятное.

— Я всегда буду стараться: утопленнику не быть повешенным.

Господин де Куланж сочинил первый куплет, затем второй; вслед за этим каждый внес свою лепту стихами или идеей, всячески смеясь над этим совместным творением. Четыре офицера придуманы герцогом д’Антеном, унаследовавшим от своей матери, г-жи де Монтеспан, остроумие и чудачество.

Вот так неожиданно и сочинили всю эту жалобную песенку на мотив уличных куплетов. Госпожа де Куланж заявила, что следует срочно положить ее на музыку.

— Зачем же дело стало, — вскричал г-н Неверский, — разве у нас нет своего Аполлона с лирой?

Он указал на малыша Рамо, первые шаги которого свидетельствовали о том, чем ему суждено было впоследствии заниматься (тот тихо стоял у окна и барабанил по стеклу).

Его окружили, стали упрашивать и уговорили сесть за клавесин и придумать мотив. За несколько минут он сочинил музыку, облетевшую весь свет. Мы были от нее в восторге и обещали друг другу распространять это произведение, как вдруг пришло сообщение, опровергавшее смерть Мальборо и, напротив, обещавшее нечто вроде примирения между герцогом и нами.

Все решили, что не годится высмеивать будущего союзника и единодушно предали песню забвению. Однако не все ее забыли, ибо много лет спустя, когда Мальборо и в самом деле умер, я снова ее услышала.

Поистине, Куланж и Рамо, даже не догадываясь об этом, создали в тот день самое известное и самое бессмертное из своих творений. Интереснее всего, однако, то, что другие об этом тоже не догадываются.

XXXI