Исповедь мага

– Маги, с которыми я встречался, тоже мне были как семья. Огни инквизиции забрали их жизни, думаешь легко пережить всех, кого ты встречал в своей жизни? Глупый юнец, тебе не понять, насколько вожделенна смерть спустя несколько лет проведенных в этих кандалах. Тебя за крик лишили глаз, Маркус, ты и вправду счастливчик.

Парень только злобно зашипел, но так и не смог найти в себе сил, чтобы подняться и добить старика, который постоянно подливал масло в огонь! Маркус с первых минут как его кинули в эту яму надеялся, что ему удастся сбежать, получится обмануть инквизиторов, но теперь, когда его лишили зрения – он просто отчаялся, не зная, как ему провернуть этот побег.

– Я помню мы сидели в камере. Нас было трое, я и два моих товарища. Мы томились в казематах около года, постоянно вместе, помню, они кормили меня и оттаскивали в туалет, поскольку ног у меня уже не было. Однажды один из них вспомнил шутки, которые бытовали у него в прошлом, и начал рассказывать их нам. Мы смеялись, он быстро поднял нам настроение, но этот смех услышал надзиратель. Он вошел в камеру и на месте перерезал глотку моему другу. Кровь у него хлынула неумолимым потоком, забрызгав меня. Потом он перерезал глотку второму. Сначала меня сковал страх, дыхание казалось вообще застыло, но когда нож кромсал второе горло, посмевшее смеяться, страх сменился на радость. Я думал, что все мои страдания прошли, исчезнут, как исчезну я, но надзиратель просто ухмыльнулся и, назвав безногой тварью, просто пинал меня военными сапогами до тех пор, пока я не потерял сознание.

– Ты не понимаешь меня, старик.

– Нет. Я не могу понять то, чего никогда не испытывал. Но я помню вкус своих товарищей.

– Что?! – закричал Маркус, но от повышения голоса у него тут же взвыла голова.

– Да. После того, как их лишили жизни, меня не кормили. Когда я понял, что произошло, мне ничего не осталось, как вцепиться в их плоть, я прокусывал их кожу, рвал сухожилия обгладывая ноги…

Маркус слушал старика, все сильнее понимая то, насколько его рассказы граничат с подлинным безумием. Холод струился по его спине, заставляя тело покрываться гусиной кожей, а к горлу то и дело подкатывал комок, состоящий из омерзения и ужаса.

– Наверно тебе непривычно слышать подобное? – с неким интересом в голосе спросил Язавед. Казалось, будто это была паршивая издевка.

– Непривычно… – чуть слышно повторил Маркус. – Ты не представляешь насколько ты мерзок! Ты не был человеком и не знаешь, что такое жизнь вне холодных каменных стен. Ты просто изувеченный собачий кусок дерьма, к которому мир отнесся с усмешкой, наделив твое тело душой!

– Ты прав, Маркус, абсолютно. Многие, когда узнают, что я родился в застенье удивляются, почему я могу говорить – словно оторванный от сути всего происходящего продолжил старик.

– Знаешь, завтра нас сожгут, а ты самый худший сосед по камере, которого можно было только придумать!

–– Нет, хуже те крысы, которые шуршат в вонючей соломе, Маркус.

Паренек вспомнил звуки этих тварей в соломе, когда его закинули в камеру, их писк и испуганное бегство, когда открылась решетка.

– Знаешь, они крутятся там не просто так, Маркус – старик ухмыльнулся. – Они продолжают поедать останки Анведа.

– Кого?! – парень со страху забыл, что слеп и даже вскочил на ноги, но пара неуклюжих движений, резкая боль и перепад давления снова повалили его на пропитанную мочой и гнилью соломой.

Он уснул, а ночью я, прикованный к этой стене, наблюдал, как они прогрызают его кожу, зарываются глубже, вытаскивая потроха. Он кричал, но, когда сюда зашла стража, было поздно. Десяток крыс уже во всю разрывал его тело. Надзиратели только вытащили труп, разметав по соломе его внутренности, и камера снова наполнилась мраком и тишиной. Тогда, я задумался, Маркус, а чем я лучше этих крыс? В моей голове проносились сотни мыслей, все они смешивались с завистью и непониманием – почему он, а не я?! Я желал, чтобы ночью они перегрызли моё гниющее горло, чтобы я навеки сомкнул свои глаза…

– Прошу, Язавед, хватит! Я не хочу больше ничего слышать от тебя… – парень чуть не расплакался, но тут же почувствовал резкую, безудержную боль! Соленые слезы жгли свежие кровавые раны, которые инквизиторы оставили Маркусу вместо глаз.

– Пусть так, но, все что я хочу добиться от тебя, Маркус, – это то, чтобы ты понял. Ты идешь на смерть не как мученик, а как царь! Ты жил, ел теплую пищу, носил одежду, спал на кроватях. Я могу перечислять до бесконечности все то, что было в твоей жизни! Ты чувствовал женщин, видел небо и солнце, слушал пение птиц! Маркус, не нужно бояться костра. У тебя было все, что и называется жизнью обычного человека.

– Я носил обмотки, жрал объедки и спал на соломе, расстеленной на полу! – закричал парень. – Моя семья – нищая, я не видел ни городов, ни тем более обнажённых женщин, Язавед! Я надеялся, что вырвусь из этого, буду путешествовать, а на деле…

– А наделе твоя мать сдала тебя инквизиторам – закончил Язавед, за паренька.

– Именно. Я боюсь, Язавед – тихо произнес Маркус.