Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух

Тривиум ученого житья-бытья: умение учить, снимающее умение быть и умение читать, но и чреватое этими умениями.

Но такой тривиум, который готов стать квадривиумом на фоне, в контексте и в зеркале Франциска, просто живущего. Он, Франциск, и есть итог Абелярова умения читать и воплотивший в себе все средневековые умения (неумения?) в чистом полнобытийственном существовании. В умении жить, жить не умея... Жить по вере, по тексту. Прожить жизнь как текст. Но жить такой жизнью, которой суждено стать легендой-басней о ней наставительно-нравоучительного свойства. Учение как нравоучение...

Есть небо, а клеток как бы и нет, потому что в каждой клетке — целое небо. Жить небом.

В знании — бессилие. Френсис-бэконовская максима "знание — сила" ждет еще своего часа: четыре или пять веков еще подождет.

Что же все-таки хочет учено-книжное средневековье? Оно хочет проявить, прояснить, высветлить в человеке его истинную жизнь через слово и решить две учебно-ученые задачи. Выработать два умения: умение увидеть того, кто произносит текст; умение восстановить текст в его истинности. Иначе: оно бьется над тем, как всему этому научить. Или: пройти мучительно-трудное испытание всей этой ученостью, предстающей как дело апофатическое. А пройдя, — жить; жить, всему этому учась. Стало быть, замысел этой учености состоит в том, чтобы снять эту ученость, но лишь пред ликом узнанного в лицо смысла ее снять. И только тогда воспринять смысл в целостном его бытии, в его многомерной жизненности.

Предел и невозможность средневековой учености. Невозможность и предел средневекового ученого человека-учителя и книгочея, пребывающего меж пророком-подвижником и мастером-ремесленником. Но в то же время наивозможнейшее и наибеспредельнейшее утверждение такой вот средневековой учености, искушающей столь же беспредельный и столь же всецело возможный — в сфере постижения — Смысл.

Так что же? Не было ученого человека в средние века? Не было средневековой учености? Было все это или не было?

Ho... квадривиум ученого житья-бытья.

Но... ученые книжные люди европейского средневековья. Был. Была. Были. — Было.

Жили — были...

Бог — не часть, а целое. И здесь Раймонд Луллий был абсолютно прав, с высоты своего XIII столетия еще раз решительно дезавуировав ученость европейского средневековья, едва ли не тысячу лет тщившуюся расчленить все и всяческие способы-приемы, дабы с их помощью внять смыслу как единственно истинному о нем слову. Богоданное слово-смысл. Вечно-мгновенное слово.

Школа окончена.

Последний звонок...

"Мыслитель Родена — шахматист, у которого отняли доску" (Рамон Гомес де ла Серна, XX век).

Игра без игры, умение как вдох и выдох, мастерство что-нибудь уметь как рефлекс. В этой точке — конец средневековой учености как знания об умении словом-приемом навести на смысл; в ней же — возможность исследовательской учености новых времен.

Лишь возможность...

Потому что триста или четыреста лет быть еще миру как школе, а человеку в таком вот школьном мире жить. Правда, мир-школа и человек в этой школе станут иными. Да и ученость станет иной. Но теоцентрический способ видения еще будет оставаться. Это будут иные, хотя всё ещё средневековые, времена (XIII-XVI европейские столетия). И речь о них, конечно же, не здесь.

И они его в себе несли,
Чтоб он был и правил в этом мире,
И привесили ему, как гири
(Так от вознесенья стерегли),
Все соборы о едином клире
Тяжким грузом, чтобы он, кружа
Над своей бескрайнею цифирью,
Но не преступая рубежа,
Был их будней, как часы, вожатый.
Но внезапно он ускорил ход,
Маятником их сбивая с ног,
И отхлынул в панике народ,
Прячась в ужасе от циферблата,
И ушел, гремя цепями, бог.

Рильке

Ученое средневековье только тем и занималось, что все это и готовило. А когда случилось это всё, то ужасно растерялось: обессмысленный обезбоженный — мир, а в нем — человек, голый, как Адам, и беззащитный, как листок на ветру. Собраться с силами — со своими силами, и ни с чьими больше...

Ученый человек в контексте теоцентрической идеи европейского средневековья — ученый в контексте антропоцентрической идеи Нового времени.