Исполнитель

Он шёл и шёл по бесконечному старому саду, и здоровенные фруктовые деревья — ни яблони, ни груши, что-то непонятное — с морщинистой шершавой корой будто провожали его взглядами. Над головой стоял странный золотистый туман, будто сгущённый солнечный свет, потерявший прозрачность, но не утративший радостного солнечного сияния. Было тихо, ни ветерка, и только время от времени сочно шлёпались на землю перезревшие плоды странных деревьев.

Навстречу ему неслышно приближалась фигурка в белом, осторожно ступая босыми ногами по густому и плотному травяному ковру. Вот уже видно лицо… Мама…

— Здравствуй, сынок.

— Здравствуй, мама. Мне очень плохо. Она покинула меня, и даже не попрощалась.

— Она рассчиталась с долгами и должна вскоре уйти на новый круг. И твои долги погашены, так что ты более не Исполнитель. Но до конца твоего нынешнего круга ещё долго.

— Почему? Почему она ничего не сказала мне?

Мама помолчала.

— Потому что это очень больно, сынок. Ей и так очень больно. И скоро ей будет позволено избавиться от этой боли. При каждом новом рождении смертный забывает всё, что было до, и вспоминает о прошедших кругах только после конца. Да и то часто не о всех.

— Зачем так, мама?

— А зачем пчёлы собирают нектар и пыльцу, трудятся целыми днями? Так и люди, они всю жизнь что-то делают, созидают и разрушают, создают бессмертные картины и совершают ужасные злодеяния. И в конце круга приносят всё сюда, весь свой груз печалей и радостей, бывших надежд и разочарований, успехов и неудач, как пчёлы приносят свой груз в улей. И только освободившись от груза, уходят на новый круг.

Мама погладила Первея по голове, ласково, как это может только мама.

— Чем тебе нехороша эта боярыня, мой мальчик? За этой женщиной ты будешь надёжнее, чем в замке на скале, поверь мне.

— Нет, мама. Мне нужна она.

— А если это невозможно?

— Значит, это несправедливо. Значит, правды нет нигде, и этот мир в основе своей несправедлив, а стало быть, не нужен. Ведь она любит меня, мама.

— Это так. Она очень сильно тебя полюбила.

— И я тоже. Так кому и зачем нужен такой мир, где любящие друг друга обречены на разлуку навечно?

— Это гордыня, сынок. Греховная и безмерная гордыня. Кто мы, чтобы определять, как должен быть устроен мир?

— Я сказал, что думал. Более того, я сказал правду. Если нам не позволят быть вместе, значит, этот мир несправедлив, и никому не нужен.

— И что ты намерен делать?

— А ничего. Можно носить нектар в улей, но не в гнездо шершней. Если её не будет, я прерву этот круг, своей волей.