Исполнитель

Отчаявшись найти дыру в модном дощатом заборе, рыцарь проделал её сам несколькими сильными ударами. Протискиваясь в дыру, Первей окончательно нарушил хрупкое равновесие, в коем пребывал его костюм — травяная верёвка расползлась, и весь запас веников рухнул наземь. Вдобавок на шум явилась собака, крупный английский дог. Не тратя времени на предварительное облаивание, собака с рёвом ринулась на Первея, и он еле успел усыпить зверя коротким заклинанием. Уф… Нет ничего хуже для первого знакомства, нежели стоять голым, с окровавленным мечом, над разрубленным трупом любимой хозяйской собаки.

Первей не заметил, как и когда перед ним появилась хозяйка. Да, несомненно, это была хозяйка этого зверя, и этого дома. Высокая стройная женщина лет двадцати с мелочью, полногрудая, с тонкой гибкой талией, очень белой, какой-то розово-белой кожей, характерной для рыжих женщин. И рыжие, как огонь, космы, спадающие за спину широкой непокорной волной. Но примечательней всего были глаза — большие, ярко-зелёные, совершенно и абсолютно бесстыжие. Рыцарь не знал, куда деваться — про всякую волшбу он разом позабыл.

— Простите, фру…

— Меня зовут фрекен Эльвира, рыцарь, — по-русски ответила девушка.

Голос грудной, глубокий. Сердце Первея ухнуло куда-то в желудок.

— Так меня звали в прошлом круге, Первей Северинович.

— Ты… — прохрипел рыцарь.

— Я. Ну здравствуй, мой родной.

Вместо ответа Первей шагнул к девушке, выронив меч. Обхватил, стиснул её, зарылся в волосы, чувствуя её запах и её дрожь. А она уже сама искала его губы…

* * *

Первей сидел в уютной гостиной, обставленной не то, чтобы роскошно, но со вкусом и достатком. Мужской одежды в доме не оказалось, поэтому рыцарь был закутан в пушистый плед, а на ногах его красовались меховые шлёпанцы, над краем которых свешивались его пятки — тапки явно не были рассчитаны на его размер. Стакан с горячим глинтвейном Первей держал двумя руками, зажав между ладоней.

— Наконец-то… Наконец-то ты меня нашёл. Знал бы ты, как я скучала всё это время.

Эльвира сидела совсем рядом, и в надвигающихся сумерках её глаза утратили бесстыжий блеск, стали глубокими и таинственными.

— Ты знаешь, — такой знакомый короткий смешок, — бабы, наверное, и в самом деле все дуры. Представь, мне тут как-то стало жалко того моего бесплотного состояния.

— Понимаю… Всемогущество и всезнание.

На её лице плясали отсветы огня, жарко пылавшего в камине.

— Ничего-то ты не понимаешь, дурачок. Всемогущество, всезнание… Кому это надо, если нет главного? Сколько раз я просыпалась за эти долгие, бесконечные одинокие ночи. Просыпалась, потому что мне всё время чудилось — «Родная, отзовись…»

Вместо ответа рыцарь отставил стакан и протянул к ней руки. И снова вдыхал её запах, целуя и в губы, и в глаза, и куда попало. Она отвечала жадно и бесстыдно, и вдруг Первей ощутил под своей рукой упругую грудь. Орудие рыцаря враз пришло в боевую готовность, благо накинутый плед не стеснял движений. Её пальцы уже распускали шнуровку платья…

Она вдруг издала короткий смешок.

— Между прочим, ты обещал мне помочь, хотя бы в первый раз.

— Воспитанная девушка раздевается сама, не дожидаясь, когда её об этом попросят.

Эльвира фыркнула.

— Только, пожалуйста, не ори, как я тогда: «раздевайся!!!»

Он засмеялся первый, и она ответила ему глубоким грудным смехом, и ещё спустя пару секунд они валились друг на друга от хохота. Всё напряжение, накопленное за эти годы, весь ужас и все невзгоды — всё улетало прочь… Орудие Первея ослабло было — смех гасит желание — но Эльвира уже брала его руки, ладошками прижимая к своей голой груди.

— Вот те самые титьки…

И дальнейшее рыцарь осознавал уже смутно…

* * *

Огонь в камине угас, и только россыпь углей светилась, точно сказочные рубины. В таком свете уже совершенно невозможно угадать выражение лица, и только багровые отблески играли в глазах, казавшихся теперь абсолютно чёрными.

Эльвира лежала, приподнявшись на локте, и гладила, гладила Первея по лицу, по волосам…

— Всё позади, мой милый. Всё теперь позади.

— Нет, родная. Всё у нас ещё впереди.

Долгий, тягучий поцелуй.

— Ты хочешь что-то сказать, мой милый? Говори, не стесняйся.

Первей вообще-то не хотел, но какой-то бесёнок уже тянул его за язык.

— Слушай, ты чего такая рыжая-то, фрекен Эльвира? Рыжую я не заказывал…

Она ещё возмущённо пыталась вырваться, но из глубины груди уже рвался смех.

— Нет, это немыслимо… Ты совершенно невозможен!