Исполнитель

На этом месте рыцарь вынужден был прервать внутрисемейную пикировку, производимую для общего поднятия духа. Открывшаяся впереди деревенька была невелика, однако имела собственную церквушку, стоявшую на краю селения. И, что особенно важно, рядом виднелся паром, составленный из двух крупных лодок, покрытых общим настилом.

Храм Божий вблизи оказался скромен, однако лишён признаков запустения. Дверь была гостеприимно распахнута на обе створки. Что ж, подумал рыцарь, спешиваясь и снимая шлем — не должно быть скверны и предательства в храме… по идее. Перекрестившись, шагнул в дверь.

Внутри церкви было пусто, только у аналоя возился пожилой священник, протирая тряпкой следы воска, накапавшие со свечей.

— Бог в помощь, батюшка, и здрав будь! — вежливо поздоровался Первей, разглядывая скудное убранство деревенского храма.

— И с тобой да пребудет Благодать Божья, воин, — улыбнулся священник в начинающую седеть бороду. — Чем могу помочь?

— Вообще-то мне нужно на ту сторону, — не стал крутить Первей.

Поп усмехнулся.

— Так я и есть перевозчик, — и, уловив некоторое удивление во взгляде посетителя, пояснил. — Приход сей ныне беден чрезвычайно, селянам самим бы с голоду не пропасть. Мне-то с матушкой особо много не надо — огород есть, пара коровёнок, другая живность, пасека, да и рыба в Днепре не перевелась покуда. Однако чтобы содержать храм в должном порядке, требуются гроши. Вот и подрабатываю.

— Ну и славно. Поехали? — улыбнулся Первей, доставая серебряную монету.

Поп чуть помедлил.

— А помолиться на дорожку не желаешь ли? Говорят, кому-то и помогает.

Рыцарь сдержал вздох. Ладно… Откуда ему знать, этому деревенскому священнику, что молиться Исполнителю бесполезно… Кому-то и помогает, возможно. Только не ему. Молиться нужно было раньше, а также думать головой. Или хотя бы соображать. Сейчас ему нужно исполнять то, что говорит Голос Свыше, вот и всё. Только так и никак иначе.

— Я здорово спешу, отче.

Священник снова помедлил.

— Ну хорошо, — вздохнув, отёр руки, — сейчас переоблачусь соответственно, и поедем.

В ожидании отче-паромщика Первей оглядел храм. Иконостас оказался неожиданно хорошим. Не в смысле богатства — рыцарь вообще-то никак не мог понять, зачем заковывать Богоматерь в серебряный или даже золотой панцирь окладов. Здесь с широких, открытых взгляду икон на него смотрели лики святых, и не было во взгляде их той пронзительной строгости, что характерна для канонов греческого письма. Святые и угодники смотрели с мягкой, мудрой укоризной, как бы говоря: «что же вы делаете с миром сиим, люди, зовущие себя христианами?»

«Родная, какой великий мастер писал эти лики?»

«Был один такой… Андрей, по прозванью Рублёв»

«Постой… погоди… тот самый?»

Короткий смешок.

«Положим, тогда он ещё не был «тем самым». Тогда он был просто Андрюшкой, учеником знаменитого греческого иконописца Феофана»

— Ну, воин, готов я, — возник в дверном проёме поп, на сей раз облачённый в сапоги-бродни и дерюжный армяк.

— Позволь спросить, отче, — спросил рыцарь, не сводя глаз с икон, — откуда образа сии?

Поп слегка развёл руками.

— Подарок. А что да как… ты вроде бы торопился?

— Ты прав, почтенный, — вздохнул Первей. И действительно, зачем ему лезть в чужие дела? Своих хватает с избытком…

Паром двинулся, ломая намёрзшие закрайки льда, пока ещё хрупкие и тоненькие.

— По всему видать, не сегодня-завтра шуга пойдёт, — батюшка-паромщик тянул канат ровно и мощно. — Так что переправа будет закрыта, должно, седьмицы на три. Пока-то лёд окрепнет, чтобы хотя пешего удержать…

Первей поглядывал на оба берега Днепра, в этих местах не столь широкого, как под Киевом, но всё равно внушающего почтение. Что ж, удачно. Очень удачно. Переплыть такую реку нагишом, держась за холку коня, нечего и думать. Во всяком случае, не в это время года.

Паром с шуршанием и хрустом проломил ледок и упёрся в противоположный берег переправы.

— Ты вот что, воин… — внезапно сказал поп, снова берясь за канат, только в обратную сторону. — Приметы твои известные, и деньги немалые обещаны. Народ у нас хотя и православный, и панов ляшских с собаками папскими не любит изрядно, однако жадность еси исконный порок человечий… Найдётся дурень, не ровен час…

— Отчего же дурень? — чуть улыбнулся Первей. — В купчины выбиться можно.

Поп презрительно хмыкнул.

— Вот я и говорю, урок Иудин не впору многим. Того не осмыслят, что ляхи посулят гору золота, а после зарежут, дабы медный грош не платить. Про папских псов я уж молчу — те Иуду глупого вдобавок посмертно ограбят, крест с покойника сымут… Короче, не ходи в Оршу.

— Спаси тебя Бог, отче, — рыцарь улыбнулся явственнее. — Нет, в Оршу не пойду. Граница московская рядом.

* * *