Исполнитель

«Отнять — как грубо… Этот торговец святостью подвержен одной крайне пагубной страсти — страсти к игре. Сейчас они выпьют, закусят и сядут играть в домино. Однако их трое, нужен четвёртый, а никто, кроме тебя, не умеет…»

«Я тоже не умею, если разобраться»

«Неважно. Играть стану я, ты будешь просто класть кости»

* * *

— О! Герр рыцарь умеет играть в домино?

— Немного, святой отец.

— Похвально, весьма похвально… По одному талеру для начала?

— Можно.

Торговец индульгенциями явно обрадовался — играть втроём, да ещё на пустой интерес, это ж совсем не то. И потом, герр рыцарь сам желает пожертвовать толику своих средств смиренным слугам Господа, грешно отказать…

Первей с затаённой усмешкой наблюдал, как перемигиваются смиренные божьи слуги, разглядывая свои кости. Бритоголовый с соратниками были уверены в успехе — трое опытных игроков против одного!

— Ну, начнём, помолясь… — монах перекрестился и со стуком положил первую кость. Соратник немедленно присовокупил свою, ход перешёл к Первею.

«Родная?»

«Два-три»

Игра покатилась по кругу. Сухо щёлкали костяшки, фигура на столе росла. К игрокам мало-помалу подтягивались зеваки — всё какое-никакое развлечение.

— Игра! — бритый растопырил пустые ладони, демонстрируя отсутствие фишек. Сгрёб с блюда серебряные монеты. — Ну что, ещё по одной?

— Нет, по две! — изобразил нарождающийся азарт рыцарь, мешая костяшки.

Снова защёлкали фишки по столу, выстраиваясь в изогнутую фигуру. Первей клал свои почти не глядя, руководствуясь указаниями Голоса, украдкой наблюдая за противниками.

— Игра! — на этот раз пальцы растопырил охранник слева, здоровенный монах в броне.

— Так… — Первей закусил губу. — По четыре!

Теперь уже вся таверна сгрудилась вокруг игроков.

— Игра!

Горка серебра на блюде росла и росла. Зеваки начали перемигиваться — вот сейчас герр рыцарь проиграет коня и меч, потом штаны…

— Игра! — Первей с сухим треском впечатал последнюю фишку и раскрыл ладони. — Играем ещё?

— Конечно! — в глазах бритого появился нездоровый блеск неконтролируемого азарта.

«Бери!» — шелестит в голове бесплотно.

Ещё никогда рыцарь не был настолько исполнителен, как теперь. Его пальцы находили нужные костяшки в россыпи безошибочно, даже без слов. Как и почему? Откуда ему знать… Он Исполнитель.

— Игра! — Первей потянулся к блюду с серебром, — Хватит или ещё?

— Нет, постой… Погоди! — бритоголовый с лязгом положил на край посудины несколько золотых. Публика загудела — однако, игра-то далеко не шуточная…

— Игра! — рыцарь снова показал пустые ладони. — Пожалуй, что и хватит, святой отец…

— Нет! — торговец индульгенциями дрожащими руками извлёк откуда-то из-под рясы немалых размеров кожаный кошель, развязав, высыпал деньги на блюдо. — Играем!

И снова костяшки с сухим треском ложатся на чисто выскобленный стол. Теперь трое монахов клали их с такой силой, будто орудовали боевым топором.

— Игра! — Первей потянул к себе тяжёлое блюдо.

— Нет! — похоже, бритоголовый не умел проигрывать. — Ганс, наш сундук!

— Но, святой отец…

— Я сказал!

Монах извлёк из сундучка толстую кипу пергаментов.

— Это индульгенции, сын мой, всё, что осталось. Отпущение грехов ныне, и присно…

— Святой отец, ну зачем мне брать чужие грехи? — улыбнулся рыцарь.

— Не пренебрегай, сын мой, ибо к ним приложил руку свою сам Папа! — глаза торговца индульгенциями опасно блестели.

— Ну что ж… — сдался под таким напором Первей. — Играем!

Фигура на столе росла, шум за спиной, наоборот, стихал с каждым ударом костяшки. Зеваки затаили дыхание.

— Нет хода!

Монахи выложили оставшиеся костяшки. Бритоголовый вперил взгляд в единственную фишку, зажатую в руке рыцаря. Первей улыбнулся и тихонько, без стука выложил — «пусто-пусто»

— Рад был познакомиться с вами, святой отец.

— Нет, постой… погоди… как же так… — святой отец безумно блуждал глазами. Рыцарь встал, ссыпал выигранные монеты в кошели, плотно завязал. Прикинул в руке толстую пачку индульгенций.

— В знак уважения к святой церкви нашей, позволь пожертвовать это на нужды её, святой отец! — Первей веером рассыпал пергаменты на столе.

— Да благословит тебя Всевышний! — губы бритоголового прыгали.

«Какое расточительство, слушай…»

«Не придуривайся. Как ты намерен их реализовать?»

* * *

Подковы звонко цокали по булыжной мостовой, сработанной на немецкий манер. И застройка здесь тоже была немецкая — вместо бревенчатых изб и теремов, или белёных мазанок за плетнями сплошная стена из домов, прилепившихся друг к другу, с высокими острыми кровлями из черепицы и перекрестьями фахверков на фасадах. Да, город Щетин давно уже утратил славянские черты, превратившись в немецкий Штетин.

Неяркая вывеска — змея, обвившая чашу — висела на крюке, давая понять, что здесь находится зелейная лавка, которую учёные монахи-католики именовали «аптека». Первей огляделся — да, всё точно. Это здесь…