Исполнитель

— …Убью проклятую тварь! У-у, поганая кляча!

Пьяный водовоз нещадно бил коня, запряжённого в ослизлую бочку, каким-то суковатым дрючком, от которого на теле коня оставались кровавые следы. Конь, похожий на скелет, уже даже не пытался лягаться — силы кончились. Первей увидел его глаза и содрогнулся — так велико было в них желание, чтобы наконец всё кончилось. Жажда смерти.

Первей разглядывал мужичка с брезгливым любопытством. Подумать только, и на это вот насекомое — отдельный Приговор… Ладно.

— Почтенный, сколько стоит ваш конь? — услышал он свой голос как бы со стороны.

Водовоз опустил свой дрючок, отдыхиваясь.

— Так это… пан, не знаю как вас… добрый коник-то, самому надоть…

— Я спросил — сколько?

Зеваки затаили дыхание. Вот интересно, как такие тупые, бессмысленные люди, всю свою сознательную жизнь ошивающиеся возле кабака, чуют интересные события? Печёнкой, или задницей, или чем ещё? Мозгами — так это вряд ли, какие у этих мозги, со всех разом на одну порцию с горошком не наберётся…

Возница опёрся на дрючок, наморщил лоб, изображая усилие мысли.

— Так что, два злотых, и забирайте.

Зеваки загомонили. Два золотых за такую заморённую клячу — неслыханно!

— А ты не подавишься? — насмешливо поинтересовался Первей.

Возница хитро прищурился.

— Так ить я не настаиваю. Самому надобен конь-то, не хотите, как хотите. Два злотых будет самая правильная цена.

Первей достал деньги. Глаза водовоза расширились, ловя маслянистый блеск золота.

— Держи.

Кадык ходил ходуном, но пьяница смог взять себя в руки.

— Я передумал, добрый пан. Четыре. Четыре злотых, и забирайте прямо тут.

В толпе возник ропот, послышались возгласы возмущения. Первей не повёл ухом, достал ещё два золотых.

— Теперь ты точно подавишься.

Он кинул монеты водовозу, и мужичонка, не поймав их на лету, принялся алчно выхватывать золото из дорожной пыли. Первей между тем молча выпряг гнедого из водовозной бочки, взглянул в лиловый глаз коня, успокаивающе, легонько похлопал по телу — атласная кожа со следами недавних побоев отозвалась крупной дрожью. И вдруг конь, словно почуяв избавление от ежечасной муки, мягко ткнулся губами в руку Первея и тихонько, благодарно заржал.

— Э-эй, пан, не знаю, как вас… Так дело не делается. Десять. Десять злотых стоит коник-то…

Первей чуть взглянул, искоса.

— Ну зачем тебе десять злотых, дурак? Ты и один-то пропить не сумеешь.

— Я? Не сумею?! Пропить?!! — похоже, Первей ущемил самое дорогое в душе пьянчуги.

— Пошёл вон, быдло!!! — рявкнул на него рыцарь, не желая более сдерживаться.