Исполняющий желания

– Удастся. – Яков приосанился. – Еще и плацкарту возьму, если у вас денег хватит.

– Денег у нас хватит, – проворчал Луис. Путешествуя, он всегда носил на шее кожаный кошель – второй по значимости «сейф» экспедиции, – и не снимал его даже во сне.

– Давайте.

– Но почему в кассу пойдете вы?

– Потому, что я одет.

Хорш с художником переглянулись и с сожалением признали правоту проводника.

– Гм… Пожалуй…

– Сколько нужно денег? – деловито осведомился американец.

– Точно не знаю…

– Луис, дайте с запасом, – распорядился Рерих. – Товарищ Яков обязательно вернет лишнее.

– Обязательно, – подтвердил проводник.

– Вот видите.

– И не забудьте добавить на одежду.

– Конечно. – Хорш неприязненно улыбнулся и вложил в руку Якова еще несколько банкнот. – Выберите поприличнее.

– Что будет, дорогой Люэс…

– Луис!

– И это тоже.

«Поприличнее» оказалось просто чистым, в смысле – стираным и не вонючим. Рериху достался «керенский» френч с накладными карманами, галифе, портянки и сапоги. Луис же стал обладателем кургузого плаща, рубашки, брюк от модного полосатого костюма, носок и армейских ботинок.

Билеты, как было обещано, оказались в мягкий вагон.

Два билета.

– Вы с нами не едете? – удивился художник.

– Я подряжался сопроводить вас до Кош-Агача, а не до Москвы, – развел руками Бортников. – И я не имею права менять маршрут…

– Но…

– К тому же кто-то должен дождаться ламы или понять, что с ним случилось.

– Уверен, Церинг вернется, – вставил свое слово Хорш.

– Лама… – Рерих заложил руку за отворот френча. – А как же четырехрукие?

– Буду прятаться от них.

– Это слишком рискованно.

– Риск – моя профессия.

– Я понимаю, однако…

Паровозный гудок оборвал художника на полуслове.

– Ваш поезд! – громко сообщил Яков. – Если не поторопитесь, опоздаете.

– Да, да…

– Скорее!

И Бортников буквально заставил спутников побежать к вокзалу.

Он торопился.

Не хотел, чтобы Хорш или, тем более, Рерих, вспомнили о последнем поступке ламы. О том, что он отдал Сокровище…

«Уезжайте, товарищ Рерих, и лучше сюда не возвращайтесь. Никогда не возвращайтесь…»

Магический камень вызывал у Якова странные, необычные чувства. Чинтамани пробуждал в новом Хранителе глубинное, дремавшее до сих пор ощущение могущества. Не того, какое давали мандат ОГПУ и «маузер», а более весомое, серьезное…

Это было ощущение настоящей, сверхъестественной, колдовской власти.

* * *

Новосибирск, наши дни.

– Вы откуда, господин майор, из областного управления, что ли?

– Почему вы так решили? – удивился Колпаков.

– Потому что только из областного меня еще не допрашивали, – чуть вальяжно объяснил Наскальный. И запустил пятерню в длинные патлы. – А так все были: и районные, и городские… Обещали, что к вечеру ребята из федерального округа подтянутся, у них тоже есть вопросы.

– Понимаю.

– Даже из ФСБ приходили.

– Не сомневаюсь.

– Я всем нужен…

«Запевший» наркодилер вызвал живейший интерес у силовиков самого разного уровня и самых разных «контор», поскольку, будучи шофером крупного дельца, знал о таких связях между бандами, о каких даже ребята из ФСБ не догадывались. У Наскального хватило ума договориться об участии в программе защиты свидетелей, обеспечив тем самым свою безопасность, и потому сейчас он «пел» громко и от души.

– Я из городского управления, – ответил Колпаков.

– Ваши были. – Голос у патлатого был хриплым, но не приятным, а резковатым. Слегка каркающим. И покашливал он часто, как заправский курильщик.

– Знаю, что были.

– Забыли о чем-то спросить?

– Я из другого отдела. – Майор раскрыл блокнот, положил рядом с ним ручку, достал и включил диктофон. – Меня интересует человек, которого вы встретили в сквере.

И понял, что попал в десятку, – Наскальный вздрогнул.

– Что вы можете сказать о нем?

– О ком?

– О человеке, которого вы встретили в сквере, – спокойно повторил Колпаков, с трудом сдерживая внутреннюю дрожь. Она всегда появлялась, когда майор чувствовал, что вот-вот схватит добычу.

– Я не хочу о нем говорить, – после паузы произнес Наскальный.

– Почему?

– Не хочу.

– Так не получится.

– Он не имеет отношения к делу! – Эту фразу патлатый выкрикнул. Или прокаркал – не важно. Важно, что он снова продемонстрировал свое истинное отношение к неизвестному.

– А если я скажу, что вам придется ответить? – поднял брови Колпаков.

– А если я скажу, что лучше вам не спрашивать?

Полицейский взял со стола ручку, но записывать ничего не стал, просто повертел ее, по привычке. Помолчал, прищурившись и глядя на арестованного, после чего улыбнулся и протянул:

– Согласитесь, господин Наскальный, картина вырисовывается странная: вы приезжаете ночью в сквер, чтобы в одиночестве покурить «травку»…

– У нас там раньше точка была, – перебил майора патлатый. – Я там, можно сказать, поднялся… А пацаны уже лежат все… Вот я и езжу, иногда… Как бы в гости.

– Понятно, – кивнул Колпаков, которому было глубоко плевать на наркодилерскую сентиментальность. – Вы приехали в сквер с определенной целью, встретили незнакомого мужчину, поговорили с ним, после чего явились в полицейский участок и написали чистосердечное признание. Обо всем. Хотя вас никто не принуждал.