Исполинское радио

Дебора была прелестная девочка с волнистыми волосами, отливающими золотом и серебром. Ей еще не исполнилось трех лет. Она росла в большом городе, и ее ухо привыкло к таким словам, как «похмелье», «коктейли». Родители целый день пропадали на службе, и Дебора обычно видела их только по вечерам, когда ее приводили прощаться на ночь. У них всегда бывали гости, и они всегда пили. Деборе давали в руки блюдо с копченой семгой, и она обносила им гостей. Коктейли прочно вошли в ее сознание, как необходимая ось, вокруг которой вращается жизнь взрослых. Из мокрого песка она лепила рюмочки и, разглядывая книжки с картинками, ни на минуту не сомневалась, что все изображенные там чашки, бокалы и стаканы наполнены коктейлями и виски.

В ожидании завтрака Теннисоны читали «Таймс». Дебора разложила на полу воскресное приложение к газете и занялась сложным фантастическим ритуальным действом, на который ее родители перестали уже обращать внимание — таким оно сделалось привычным. Она делала вид, что надевает платья и драгоценности, изображенные в газетных рекламах. Кэтрин возмущалась ее жадностью и вульгарным вкусом; и тем не менее, монолог девочки, звонкий и простодушный, казался частью прелестного солнечного утра.

— Надень туфли, — приказывала она себе и делала вид, что обувается. — И накидку из норки.

— В накидке будет жарко, деточка, — вмешалась Кэтрин. — Надень лучше боа.

— Надень боа, — повторила Дебора.

Вошла прислуга с кофе и апельсиновым соком и сказала, что миссис Харли уже ждет. Роберт и Кэтрин поцеловали Дебору и пожелали ей весело провести время в парке.

Миссис Харли приходила каждое утро и занималась с Деборой весь день — для постоянной няни в квартире у Теннисонов не было места. Миссис Харли была вдовой. При муже она ни в чем не нуждалась и жила в свое удовольствие, но капитала у них не было, и после его смерти ей пришлось идти в няньки. Она говорила, будто любит детей и будто всегда мечтала иметь ребенка; на самом же деле это было не так. С детьми ей было скучно, они ее раздражали. Впрочем, сейчас, когда она спускалась с Деборой, можно было и не заметить горькой складки у нее на лице, просто — добрая, темная женщина.

—- Какое чудесное утро, не правда ли?—сказала она лифтеру и швейцару с чисто ирландской приветливостью и благожелательством. — Просто божественное.

Миссис Харли и Дебора дошли до небольшого парка на берегу реки. Они шли, взявшись за руки, похожие на слащавую аллегорию, изображающую Зиму и Весну — старушка во всем черном и сияющий красотою ребенок. Прохожие, глядя на них, улыбались. Кто-то даже спросил:

— Где вы раздобыли такую очаровательную девочку?

Миссис Харли не без удовольствия принимала эти комплименты. Она и сама подчас гордилась Деборой. Впрочем, отношения, которые у них установились, были гораздо сложнее, чем могло показаться.

Они довольно часто ссорились, когда бывали одни, причем ссорились, как взрослые люди — с тонким учетом слабостей противника. Дебора никогда не жаловалась на миссис Харли; казалось, она уже достигла печальную необходимость соблюдения внешних приличий. У девочки не было обычая делиться впечатлениями прожитого дня, и она никогда никому не рассказывала, где была и что делала. Миссис Харли пользовалась этим, и, таким образом, у них были свои секреты от всех.

Все время до пяти часов вечера им полагалось проводить на воздухе, но иногда к концу зимы в более, чем обычно, ненастную погоду, миссис Харли вместо прогулки шла со своей воспитанницей в кино. Дебора сидела, притаившись в темном зале, не жалуясь и не плача. Время от времени она вытягивала шею, чтобы взглянуть на экран, но большей частью сидела, не поднимая головы, и прислушивалась к музыке и разговорам. Была у них и вторая тайна — совсем уж безобидная, по мнению миссис Харли. Дело в том, что миссис Харли иногда подбрасывала Дебору на часок-другой приятельнице Теннисонов, Ренэ Холл. Это случалось обычно в воскресные утра, иногда, впрочем, и в будни, после обеда. Миссис Харли не видела тут особенного греха, но об этих незначительных отступлениях от режима Теннисонам ничего не рассказывала. От того, что они не узнают, их не убудет, рассуждала она. Когда Ренэ брала к себе Дебору в воскресенье, миссис Харли шла в церковь, к поздней обедне, — что ж такого, если старуха сходит в храм божий, помолиться за своих покойников!

Миссис Харли уселась на одной из скамеек парка. Солнце приятно припекало ее старые ноги. Воздух был так прозрачен, что вся перспектива как-то сместилась, и река имела необычный вид. Казалось, остров Благоденствия был совсем рядом — можно камень зашвырнуть, — а мосты, благодаря игре света, придвинуты ближе к центру города. Пароходики шли вверх и вниз по течению, разрезая воду и оставляя терпкий и сырой запах, напоминающий запах земли, поднятой плугом. В парке никого не было, кроме них да еще одной няни с ребенком. Миссис Харли послала Дебору поиграть на песочке. Дебора нашла мертвого голубя.

— Голубь спит, — сказала Дебора, и наклонилась, чтобы потрогать его крылышко.

— Не трогай грязную дохлую птицу!—крикнула миссис Харли.