Искушение Тьюринга

Мужчина сник. «Он сдался», – подумал Леонард, предчувствуя триумф. Он уж видел перед собой восторженное лицо Хамерсли: «Блестящая работа, молодой человек! Прекрасно! Просто прекрасно!» Но в этот момент произошло нечто непредвиденное. В коридоре послышались легкие шаги, а потом детский голос произнес:

– Папа, папа, Мэри вся мокрая. Она простудится.

В дверях появилась девочка лет восьми-девяти, вся в белом – как ангел. Озадаченная проблемами сестры, она не сразу заметила, что у папы гость. А когда разглядела Корелла, сразу приосанилась и опустила глаза:

– Простите, я не знала.

И исчезла.

***

Мысли так и роились в голове Дэвида Роуэна. Больше двух лет минуло с тех пор, как он решил, что эта история навсегда ушла в прошлое, что все забыто. Роуэн давно уже не вспоминал о ней. Он почти перестал стыдиться своей сексуальной ориентации. Но сегодня утром – и это очень его удивило – за несколько часов до того, как ему сообщили о звонке из полиции, его охватил непонятный страх.

Дэвид читал о смерти математика в газетах. Газеты всегда расстраивали его, он ненавидел их за это. Но на этот раз потрясение оказалось серьезным. И не только потому, что на память вдруг пришли слова отца: «Такие люди обычно сами лишают себя жизни». Дело в том, что Роуэн действительно встречался с Аланом Тьюрингом.

На Оксфорд-роуд в Манчестере они лишь обменялись короткими взглядами, но поняли друг о друге главное. И когда позже столкнулись на Браунс-лейн в Уилмслоу, остановились и поздоровались. Дэвид, который был с дочерьми, сказал что-то о погоде или домах в квартале – что-то банальное, просто для того, чтобы начать разговор. Математик же сообщил, что видел недавно двойную радугу – одна радуга внутри другой, уникальное природное явление.

Что стояло за этими словами? Их беседа представляла собой проверку почвы и крутилась вокруг главного вопроса: смогут ли они встретиться еще раз, в более интимной обстановке? Но оба оказались слишком осторожны или погружены в свое. Так или иначе, прежде чем кто-либо из них решился перейти в главному, математик удалился, погруженный в свои мысли. Дэвид не обиделся на это. Он понял, что Тьюринг из тех, кто пренебрегает светскими условностями. Теми самыми, что нередко доводили до тихой истерики самого Роуэна.

Он запомнил взгляд Алана Тьюринга – приглушенный и в то же время пронзительный. Открытый, но в глубине которого жила тайна. Должно быть, Алан смущал людей одним этим взглядом. Но Роуэна проняло любопытство. Вернувшись домой, он искал Алана Тьюринга в телефонной книге. И не потому, что собирался ему звонить. Просто хотел вдоволь натешиться мечтой о невозможной встрече.

Однако в телефонной книге его новый знакомый не значился.

Зато спустя некоторое время Дэвид услышал выступление Тьюринга по радио. Этот чудак рассуждал о мыслящих машинах. Сама идея показалась Роуэну безумной. Но что, если машины были чем-то вроде метафоры? Тьюринг рассказывал об игре между мужчиной, женщиной и машиной, где каждый участник примеряет на себя роли остальных. Боже мой, да чем была вся жизнь Дэвида Роуэна, если не спектаклем?

Что касается дискуссии по радио, она быстро ушла от понятных Дэвиду аналогий и приняла слишком научный характер. В памяти остался только голос Алана Тьюринга – сдержанный и в то же время воодушевленный, как будто нетерпеливый. Это он не давал Роуэну спать ночами, мучил его бесплодными фантазиями о так и не состоявшейся встрече. Пока не появился Клаус и все забылось.

Уже после первой ночи с новым любовником Дэвид почувствовал, что не заслужил такого счастья. Клаус был не только много моложе и красивее его. В отличие от самого Дэвида, он не стыдился их связи. Парень просто жил – наслаждался и не чувствовал за собой никакой вины. В этом было нечто правильное, но Дэвид, как ни старался, не смог заразиться от него этой самоуверенностью.

Он стыдился своей природы и мучился ожиданием справедливого наказания. Когда в первый раз все сорвалось и в полиции не дали хода его делу, он чувствовал себя непойманным вором, что нисколько не облегчало его состояния. Лишь со временем его волнение поутихло, Дэвид стал больше размышлять о своей участи и даже допускать, что такие, как он, имеют право на счастье. Он уже не боялся признаться себе, что любит Клауса больше, чем жену и детей. Лишь тогда ему полегчало, а их любовь расцвела пышным цветом.

Но сегодня – что за день! – они звонили снова. А потом этот ужасный человек позвонил ему в дверь, и Дэвид оказался достаточно глуп, чтобы проникнуться к нему симпатией. Только потому, что усмотрел в глазах полицейского нечто вроде сочувствия. На самом деле это была лицемерная полицейская вежливость; позже Дэвид сам удивился, что не понял этого сразу.