Искушение Тьюринга

– Я… я… собственно… ничего, господин премьер-министр, – залепетал Алан. – Это помогает думать.

– Да, в самом деле, – улыбнулся Черчилль. – К сожалению, вязание не входит в число моих хобби. Но я вас понимаю… Чтобы идея пришла в голову, надо отвлечься, не так ли? А ваши идеи, мистер Тьюринг, для нас на вес золота. Так что я вас понимаю… очень понимаю… Кстати, выйдет симпатичный шарф.

По свите пробежал сдавленный смешок. Вязание… можно ли придумать более женское занятие? Алан отвел глаза, пробормотал что-то насчет теории соответствий. Возможно, вспоминая этот случай позже, Пиппард заострял кое-какие детали, но Фарли уже тогда стало ясно, что Черчилль заинтересовался Аланом. Атмосфера разрядилась. Однако что, кроме веселья, могло за этим стоять? Умники бывают забавны, лишь пока их дела идут в гору.

Во дворе Черчилль повернулся к Эдмунду Трэвису:

– Я велел вам искать гениев под каждым дорожным камнем, но не думал, что вы поймете это настолько буквально.

Разговор премьера с Тьюрингом обеспокоил многих и имел неожиданные последствия.

Нехватка техники и человеческих ресурсов довела восьмой барак до критического состояния. Распоряжения начальства выполнялись медленно, словно преодолевая некое сопротивление. Возможно, причиной всему была зависть. В середине октября саботаж поставил под угрозу работы по расшифровке «Энигмы». Отчаявшись уговорить непосредственное начальство, Тьюринг и Хью Александр обратились к Черчиллю. Тот, в свою очередь, телеграфировал генералу Исмею[68], и дело как будто пошло на лад.

Но скоро появились новые проблемы. 2 февраля 1942 года немцы установили в морской «Энигме» четвертый ротор, и коды усложнились в двадцать шесть раз. Восьмой барак превратился в отдельный цех с несколькими сотнями рабочих, больше имеющих дело с машинами, нежели с начальством. Алан Тьюринг занял должность главного стратега, к которому обращались лишь в особо сложных случаях. Недруги, в первую очередь Пиппард, притихли, но не забыли о нем.

Как-то раз на глазах Оскара Фарли полковник Филлингэм накричал на Алана Тьюринга. Дело было весной 1942-го неподалеку от въезда на территорию Блетчли.

Фарли не на шутку разволновался. Душевное равновесие Тьюринга дорогого стоило. Вскоре, однако, Оскар успокоился, вспомнив, что Филлингэм известный горлопан. Да и Алан, похоже, не придавал произошедшему сколь-нибудь серьезного значения. Вероятно, все дело было в неряшливости Алана, из-за которого полковник, командовавший народным ополчением в округе, принял математика за одного из своих подчиненных.

Улучив момент, Фарли спросил полковника о причине конфликта. Филлингэм – крупный рыжий мужчина – долго не мог успокоиться. Наконец сказал, что доктор Тьюринг «полагает, что может заниматься здесь чем хочет». В ответ на просьбу Фарли уточнить, подковник объяснил, что Алан манкирует строевой подготовкой, хотя и находится здесь по военному ведомству.

– Я уже пытался объяснить полковнику, что не подчиняюсь приказам военного ведомства, – оправдывался Тьюринг.

– Прости, Алан, но, как военнообязанный, ты должен им подчиняться, – возразил Фарли. – Полковник имеет право отдавать тебе приказы, тем более что строевая подготовка не бог весть какая утомительная вещь. Не так ли, полковник?

– Не знаю, – выдавил сквозь зубы Филлингэм.

– Но я серьезно, Оскар, – запричитал Алан. – Я подстраховался на этот случай, загляните в мой военный формуляр.

– Твой что?

Как выяснилось, Алан был прав. Один из вопросов анкеты в военном формуляре гласил: «Признаете ли вы, что отныне состоите под юрисдикцией военного ведомства?» Подумав, Алан решил, поскольку утвердительный ответ не сулил никакой видимой выгоды, ответить отрицательно.

Полковник Филлингэм не пришел в восторг от такого поворота дела, но Алана оставил в покое. История быстро облетела Блетчли и, расцветшая красочными подробностями, достигла ушей Джулиуса Пиппарда. Было много смеха, но тучи над головой Алана заметно сгустились.

Ситуация складывалась щекотливая для всех них. Блетчли оставался главным источником информации для военного ведомства, тем местом, где рождались все военные стратегии. При этом официально его не существовало. Даже генералы и ближайшие подручные Черчилля не имели о нем ни малейшего представления. Необходимость маскировки порождала много лжи, преувеличивающей значение остальных спецслужб.

Секретность тяжким грузом ложилась на общие плечи. Но особенно тяжело приходилось «звездам» вроде Тьюринга. Утаить его существование было невозможно. Когда США вступили в войну и создали собственную криптологическую индустрию, Алана отправили в командировку по ту сторону Атлантики, где вскоре начали множиться его «бомбы». Там личность легендарного изобретателя окружили еще большей секретностью. Давление на Тьюринга возрастало с каждым днем. При этом он оставался слабым звеном в цепи, «ненадежным элементом», за которым нужен глаз да глаз.