Искушение Тьюринга

С другой стороны, в разговорах и воспоминаниях коллеги были склонны преувеличивать эксцентричность Тьюринга. Мифологизация стала одним из способов романтизировать однообразную жизнь обитателей Блетчли, сделать ее более интересной. Кроме того, Алан и в самом деле стоял особняком и не вписывался ни в какие объединения и группы. Странности – реальные и мнимые – не то чтобы объясняли эту его отстраненность, но помогали определить его, через более-менее понятный образ гениального чудака.

***

В январе 1940 года он впервые обнародовал результаты своей работы. Фарли навсегда запомнил тот день. Алан соорудил огромный аппарат «Энигма» – «антитезис», как говорили. «Который должен понимать музыку», – многозначительно добавлял Фарли – и ловил в ответ удивленные взгляды.

Многие были настроены скептически.

– Честно говоря, не жду от этого многого, – признался Джулиус Пиппард, когда Алан вошел в пропахший фруктами красный сарай.

Он был в длинной фланелевой рубашке навыпуск. Многодневная щетина на лице издали походила на налипшую грязь. Тьюринг положил записную книжку на выкрашенный красно-коричневой краской стол и говорил, тыча в нее пальцем, как будто слушатели могли что-то видеть. Все выглядело безнадежно. Покрытые нечитабельным рукописным текстом страницы пестрели зачеркиваниями и кляксами. Не легче оказалось разобраться и в чертежах.

– Что это такое? – перешептывалась возмущенная публика.

На сцену вышел Фрэнк Бёрч[60] – глава разведывательного морского ведомства из четвертого барака. Он потрогал записную книжку пальцем, словно хотел проверить, как много она собрала пыли. Биография Бёрча также имела яркие страницы. Некогда он ушел из Королевского колледжа в Кембридже, чтобы попробовать себя на сцене. То есть был человеком не чуждым искусству и умел произвести впечатление на публику.

– Это и есть решение наших проблем? – спросил он без тени сарказма в голосе.

Публика притихла.

– Возможно, – ответил Тьюринг.

– Возможно? – театрально переспросил Бёрч, который, похоже, задался целью разыграть спектакль, вместо того чтобы утомлять публику критической дискуссией.

Люди в сарае нетерпеливо переглядывались. Напряжение росло, угрожая в любую секунду вылиться во что угодно – от возмущенных возгласов до бурных аплодисментов. Фарли запомнились грязные, покрытые ссадинами пальцы Тьюринга, лихорадочно листающие записную книжку.

– Возможно, как я сказал, – растерянно повторил математик и укусил себя за тыльную сторону кисти.

Но тут случилось непредвиденное. Один из инженеров озабоченно пробормотал: «Черт…», и это слово вернуло Алану уверенность. Он усмехнулся, возразив инженеру, что не так уж это сложно, как ему кажется. Напряжение в зале сразу спало. Преимущество конструкции Алана состояло в том, что довольно сложный алгоритм можно было разбить на ряд последовательных шагов, каждый из которых представлялся относительно понятным. Три аппарата «Энигма» подсоединялись друг к другу таким образом, чтобы исключить параметры настройки в кодах через поиск в системе кодов логических противоречий. Алан использовал свойство логических противоречий обнаруживать самих себя. Фарли запомнилось, что Тьюринг несколько раз упомянул имя философа Витгенштейна – что было недопустимым отклонением от темы, – но быстро брал себя в руки. При обнаружении верной настройки цепь замыкалась, и загоралась сигнальная лампа.

Проблема заключалась в существовании пароля. Ключ к цифровому коду содержался в некоем слове или сообщении, которое нужно было заложить в машину, чтобы дать ей возможность дешифровывать дальше. То есть код нужно было взломать один раз, чтобы взламывать его дальше. И тут Алану пригодились наработки поляков. И не в том смысле, что благодаря им он больше узнал об устройстве «Энигмы». Скорее о том, какие слова могли играть роль «первичного кода». Польские коллеги заметили, к примеру, что слово wetter – «погода» – регулярно всплывает в одних и тех же местах текстов, транслируемых в эфир около шести утра. А сообщения из некоторых точек, где не происходило ничего значимого, предварялись словами: «Мне нечего вам сообщить». Все эти повторяющиеся слова и фразы давали Алану необходимые для взлома пароли.

Но Фарли не давал покоя еще один парадокс. Каким образом получилось, что Тьюринг – одна из самых беспорядочных натур, какие только Оскар видел в своей жизни, – отыскал ключ к системе высшей степени упорядоченности? В стремлении немцев к тотальной формализции он обнаружил их ахиллесову пяту. В известном смысле все мы – программируемые машины, поскольку склонны действовать согласно определенным алгоритмам. Вооруженный пониманием этого факта и законами логики, Алан пошел в наступление. И оно увенчалось успехом.