Искушение чародея

Для Гриши и сейчас еще оставалось загадкой, как это происходит: вот только что ты был в пыльном и темном подъезде стандартной окраинной хрущобы, и вдруг, всего через один шаг, оказываешься в уютном, почти морском, флотском мире. Входишь в запах книг, пыли, морской соли и пирогов, окунаешься в медовый свет лампочки в прихожей. Навстречу с инспекцией спешит Ярд, черный с проседью кот Станислава Аркадьевича. Дежурно трется мордой о штаны, проверяет, свой ли. Если свой — посторонится и пропустит. Если чужой…

Впрочем, даже если инспекция окажется неудачной, в квартиру он вас впустит. Выпустит ли обратно — это совершенно другой вопрос. Говорят, были прецеденты.

Большие круглые часы на стене тикают без остановки и ремонта столько, сколько Гриша помнит себя. Под ними стол, за которым Станислав Аркадьевич работает — ремонтирует бытовую технику, собирает свои чудесные, не всегда понятного назначения приборы.

Стеллаж с книгами. Книг у судового механика раз в десять больше, чем у Гриши. А он, между прочим, дипломированный филолог и журналист.

На книжных полках не только беллетристика. Справочной литературы по естественным наукам даже больше. А есть ведь еще книги по истории и философии.

В детстве Гришу больше всего манила полка с Жюлем Верном и Майн Ридом…

Узкая кушетка в углу появилась не так давно. Раньше там стоял продавленный диван, прикрытый пледом с тигрятами. Плед жив и сейчас. Да, тигрята полиняли и кое-где вытерлись, но лежат на старом месте, обживают новую мебель. Под них так уютно забраться с книгой о морских приключениях…

Тумбочка. На ней ночник. Старинный, зеленый, с железным колпаком. В тумбочке коробочка с канифолью, паяльник, еще какие-то приборы, прочно ассоциирующиеся у гуманитария с кабинетом физики и практической лабораторной по оному предмету.

Еще у Станислава Аркадьевича есть платяной шкаф, буфет и картина на стене. Картина тоже обыкновенная, как из школьного учебника. Шишкин или Левитан — Гриша хронически не запоминал фамилии художников, даже если картина ему нравилась.

В буфете помимо посуды хранились некоторые изделия Станислава Аркадьевича. Те, которым пока не удалось найти применения.

Но самым главным, конечно, была машинка. Не так: Машинка.

Как-то раз Гриша спросил у изобретателя: «Зачем?» Зачем вы все это придумываете, создаете? Журналист, он ждал дежурного ответа. Мол, чтобы людям стало удобней жить. Чтобы помочь справиться с главными проблемами человечества, такими как разрушение экологии. Экология тогда его заботила особенно, он и интервью затеял потому, что Станислав Аркадьевич изобрел молекулярный очиститель для автомобилей. Эта штука размером со спичечный коробок вставлялась в выхлопную трубу, и все — никакой грязи в воздух не вылетает. И хозяину не накладно, и природе хорошо. Несколько опытных образцов уже пару лет прекрасно работают в автомобилях соседей. Но ни одна серьезная фирма изобретением не заинтересовалась. Потому что «это антинаучно, а следовательно, это махинация».

Станислав Аркадьевич смутился. Долго думал, потом все же ответил: «Я делаю что-то, потому что мне это интересно. Это мой ребус, Штука, Которая Работает… у вас, Гриша, тоже, наверное, есть что-то подобное; кто-то стихи пишет, кто-то играет на скрипке, а я — вот…»

Самой главной «Штукой, Которая Работает» и была Машинка. Она стояла в углу, неотличимая от швейной машинки «Зингер» с ножным приводом. На той машинке эпоху назад строчила простыни и наволочки бабушка Станислава Аркадьевича.

Машинка сломалась в шестидесятые, тогда ее никто не смог починить. В таком неработающем виде она и досталась внуку.

Что немаловажно, дело было зимой. Зимой теплоход «Заря» стоял в затоне на речке Грязнухе, ожидая навигации. В тот год Станислав Аркадьевич не нашел сезонной работы на берегу — время было кризисное, переломное. Именно тогда он и обратил внимание на старенький «Зингер». Машинку следовало почистить, отремонтировать и продать.

Вот только ремонт затянулся, постепенно переродившись в модернизацию. И как это часто бывает с изобретателями, в результате получилось совсем не то, что планировалось. Машинка не разучилась сшивать между собой кусочки ткани. Но обрела новую способность, про которую Гришка, захлебываясь от восторга, рассказывал приятелям:

— Она у него миры сшивает, как простые тряпки. На раз. Ровными стежками!

— Это как?

— Как-как… не знаю как. Побежали, посмотрим!

Машину крутили редко. Во-первых, сквозь пробитую иголкой ткань миров в по-морскому чистую квартиру Станислава Аркадьевича залетал чужеродный ветер и наводил свой порядок. А во-вторых, иногда пришивался мир, полностью скрытый водой. И тогда с ведрами и тряпками и хозяин, и гости убирали с паркета лужи, а с мебели — конденсат.

Но сегодня, Гриша чувствовал это, сразу после чая и разговоров об инертности и консервативности современных провинциальных ученых придет время и для нее.