Искушение

– А вот и есть, – отвечает он и в качестве доказательства задирает свою футболку и показывает один из самых рельефных прессов, которые я когда-либо встречала. Не знаю, как я к этому отношусь. То есть вообще-то это не должно иметь значения. И не имеет. Но… ничего себе. Надо быть слепой, чтобы это не заметить.

Хадсон смотрит на меня с самодовольной ухмылкой, но ничего не говорит, а только молча опускает свою футболку. Впрочем, ему и не нужно ничего говорить. Наш спор о том, есть у него живот или нет, определенно окончен… и я определенно проиграла его.

– Ты готова? – спрашивает меня Джексон, подойдя ко мне сзади с огромной пачкой книг в руках.

– Да, конечно. Тебе помочь?

– Я справлюсь, – отвечает он с улыбкой, и я думаю о том, что его брюшной пресс даст фору прессу Хадсона.

– Чушь, – ворчит Хадсон, когда мы выходим из библиотеки. Он немного зашел вперед, а затем повернулся ко мне лицом, так что теперь идет задом наперед. Не буду врать, мне бы сейчас ужасно хотелось, чтобы он споткнулся и приземлился на задницу.

Мелко ли это, с моей стороны? Да. Некрасиво? Само собой. Но мне все равно было бы очень приятно это увидеть. Возможно, если бы он шлепнулся на задницу, это бы сбило с него спесь, что ему определенно бы не помешало. Надменный козел.

– Не стесняйся, – говорит Хадсон и, в два счета оказавшись за моей спиной, вкрадчиво шепчет мне в ухо: – Давай, скажи мне, что ты думаешь на самом деле.

– Я всегда говорю то, что думаю, – отвечаю я, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

Когда мы добираемся до комнат Джексона, Мэйси уже ждет нас там с пакетом, полным вредных снеков: тут и чипсы, и попкорн, и даже десятидолларовая пачка «Орео».

– Я стащила их у моего отца, – говорит она, вывалив все на стол в прихожей перед комнатами Джексона, где он, в основном, и занимается.

Когда я видела это место в прошлый раз, тут царил полный хаос – его устроила Лия перед тем, как перетащить меня, одурманенную наркотиками, в подземелье. Но за прошедшие с тех пор четыре месяца Джексон не только навел здесь порядок, но и сменил обстановку.

Я хожу по комнате, смутно осознавая, что Джексон подробно объясняет Флинту и Мэйси, что, по мнению Кровопускательницы, мы должны сделать, чтобы выдворить Хадсона из моей головы. Флинт роняет несколько слов о Неубиваемом Звере – а также о Кровопускательнице, – но слушает с большим интересом. И выдвигает кучу предложений.

В кои-то веки никто не обращает внимания на меня, и я вожу рукой по книжным шкафам и оцениваю новую обстановку. И должна сказать, что мне это нравится. Я говорю и о том, что никто не обращает на меня внимания, и о том, как Джексон обставил этот уголок для чтения.

Теперь вместо двух больших кресел здесь стоят одно большое кресло и огромный черный диван, достаточно просторный, чтобы на нем могли растянуться сразу два человека. Есть тут также и новый журнальный столик – похоже, куда более прочный, чем тот, который превратился в щепки, когда Джексон в очередной раз утратил контроль над собой. А в углу, под окном, которое едва не убило меня, когда разлетелось на куски, находится теперь большой стол с четырьмя черными мягкими стульями. Потому что все в башне Джексона, разумеется, окрашено в черный цвет. Как же иначе…

Кроме книг. Книги тут разных цветов, и они по-прежнему повсюду – стоят в книжных шкафах, стопками лежат по углам, на журнальном столике, под большим столом, навалены кучами как попало по всей комнате – и это приводит меня в восторг.

И еще больший восторг я испытываю оттого, что тут полно таких книг, о которых я никогда не слышала, – бок о бок с моими любимыми и с классическими произведениями, которые мне всегда хотелось прочитать. Плюс рисунок Климта, который так поразил меня, когда я была здесь в первый раз, и несколько других запоминающихся картин – так что неудивительно, что это, пожалуй, мое самое любимое место на земле.

Но разве может быть иначе? Ведь здесь находится Джексон.

Я ожидаю, что Хадсон начнет отпускать язвительные замечания по поводу здешней обстановки, но он, как ни странно, молчит, пристально глядя на стоящую на одной из полок Джексона резную фигурку лошади. Эту резьбу нельзя назвать такой уж искусной, но очевидно, что Джексон любит эту лошадку, поскольку ее холка и туловище блестят там, где их касались и терли его пальцы.

Когда я начинаю гадать, что такого интересного в этой лошади, Хадсон засовывает руки в карманы, качает головой и отходит в сторону. Мне кажется, что я слышу, как он бормочет: «Лузер», – но это слово звучит едва различимо, так что я не уверена, в самом деле я его слышала или нет.

Хадсон пребывает в чудном настроении с самого завтрака, но я больше не позволю ему отвлекать мое внимание от дела. Нельзя перекладывать заботу обо мне на Джексона. Надо активизироваться и самой решать свои проблемы.