Ее близко посаженые глаза снова заслезились. Риз полез в задний карман и почувствовал облегчение, когда прикоснулся к жестким краям зубчатого складного ножа. В уме Риз прокручивал все те жуткие вещи, которые хотел сделать с ней, но сильнее всего его смущало, насколько он жаждал нежного прикосновения женщины, которую отпустил. Он всегда знал, что балансировал на грани помешательства, но при этом догадывался: причины его поступков неведомы ему.
— Теперь позволь показать тебе, как ощущается ад, малышка. Позволь продемонстрировать, чтобы, попав на небеса, ты смогла сказать Богу, что я не стал сильнее из-за пережитого. Ты скажешь своему Богу, что я всего лишь человек, у которого душа покрыта шрамами прошлого. Меня, моя дорогая, создал Бог, которому ты молишься. Тот самый, кому ты молишься о даровании еще одного шанса, которого не получишь. Его это не заботит, потому что я — следствие несовершенства вашего Бога.
— Нет, нет! — вскрик, визг ее тоненького голоска в предчувствии чего-то зловещего.
Риз занес свободную руку над головой и ударил ее по лицу. Треск ломающейся челюсти оставил его удовлетворенным, а ранее звучавшие мольбы превратились в приглушенные стоны и клокочущие звуки, когда жизнь начала покидать ее. Он смотрел на ее рот, ее опухшую челюсть, явно смещенную от удара его кулака. Снова ему захотелось улыбнуться, но он сдержался. Неистовство, последовавшее за этим, удивило бы даже его.
Надругаться, унизить, содрать с нее все.
Обоняние Риза обострилось, запах крови щекотал ноздри и делал его член твердым от желания. Отсутствие ненависти делало его безумным. Он посмотрел вниз и восхитился стекающей из уголка ее рта красной струйкой. Желудок с наслаждением заурчал, и на короткий момент Риз представил, какой она будет на вкус, если он откусит от нее, пережует ее кожу, а потом проглотит, чтобы желудочный сок переварил все это. Он прогнал эти мысли так же быстро, как они пришли, и наклонился, чтобы его потрескавшиеся полные губы оказались рядом с кровью, вытекающей из покалеченного рта девушки. Риз жаждал ее чистоты, желал ощутить ее вкус на языке, почувствовать в душе этот огонь, кормивший монстра. Он нуждался в этом. Он должен был получить это. Риз не мог остановиться, даже если бы попытался.
Девушка продолжала пытаться освободиться, но все бессмысленно. Риз был уверен, что приток крови к ее рукам прекратился. Они были синие, а маленькие пальцы вовсе не двигались. Осквернение было предсказуемо; привкус меди удивительным образом возник на языке Риза. Мягкость ее рта усилила его потребность; он жаждал больше крови, больше тела. Риз подумал, что если бы у него было достаточно
Но эффект оказался противоположным. Он превратился в голодного зверя, кого-то совсем другого, кем управляют руки дьявола. Одним быстрым движением руки Риз прижал зазубренный край ножа к груди девушки прямо над ее сердцем. Риз был уверен, что его грудь пуста, в ней только ненависть и отвращение к миру, которые сделали его настолько испорченным. Белевшая полоска ткани ее лифчика одним движением была разрезана и отброшена прочь, ее дерзкая грудь открылась взору животного, которое возьмет ее — всю ее — и ничего не оставит.
Его руки двигались в своем собственном ритме, нанося удары, разрывая, разрезая и избивая ее. Он даже не почувствовал, когда ее молочная кожа разошлась; запах вытекающей жизни наполнил воздух, заставив его остановиться на мгновение, чтобы посмотреть на изуродованное тело — искалеченное, но до сих пор живое.
Бульканье из ее искореженного рта стало тише, крошечная грудь едва-едва вздымалась, чтобы вдохнуть кислород, пока она цеплялась за бесполезную жизнь, но все еще боролась. Она все еще молилась Богу, в которого Риз больше не верил. Он давал Ему отпор. Он подавил желание закричать, как пещерный человек, требующий свою добычу, и бросил свой окровавленный нож через всю комнату, попав в едва работающий кондиционер на противоположной стене номера 530 в полуразваленном мотеле. Смесь запахов ее крови и обычной плесени вернула Риза к действительности, хотя ему хотелось оставаться в забытьи, которое он находил, охваченный звериными чувствами.
Он поднес окровавленные руки к лицу и закрыл глаза, вспоминая ту ночь, когда стал тем человеком. Беспомощным сумасшедшим. Но, возможно, и нет. Ему еще предстоит найти Рен. Надежда все еще была, но Риз отказывался называть это так. Надежда для умирающих. Беспомощных. Раненых. Он не беспомощен и не умирает, не в физическом смысле, но его разум на пределе. Риз не хотел верить в надежду. Он ненавидел это.